Владимир Семёнов - Трагедия Цусимы
Доложите старшему офицеру!.. Скорей!..
Есть! Слышу! — крикнул я, что было мочи, в просвет между броней и крышей рубки и, почти скатившись с трапа, побежал на ют.
Палубный дивизион! (по старой терминологии «палубным дивизионом» называлось небольшое число людей с боцманом во главе, находившихся в распоряжении старшего офицера и во время боя занимавшихся тушением мелких пожаров, исправлением незначительных повреждений. В Порт-Артуре при Макарове эти «дивизионы» были значительно усилены, снабжены всеми необходимыми средствами для заделки пробоин и специально обучались этому делу. В состав их входили наиболее опытные и расторопные люди, как то: боцмана, лучшие унтер-офицеры и марсовые, а также специалисты и мастеровые — водолазы, плотники, парусники, слесаря, кузнецы и т. п. Название осталось старое) за мной!
Здесь! Здесь! Все — тут! — отозвался старший боцман.
Чтобы не утруждать читателей передачей различных догадок и предположений, которые во время боя и тотчас после него высказывались по поводу характера и размеров подводной пробоины, полученной «Дианой», — позволю себе забежать вперед и вкратце изложить то, что выяснилось по вводе крейсера в док для исправления.
10-дюймовый снаряд попал в подводную часть крейсера с правой стороны под очень острым углом в направлении от носа к корме и сверху вниз, как раз в пространстве между скатом броневой палубы и обыкновенной железной палубой, служившей полом аптеки, лазарета и судовой канцелярии. Снаряд как бы разорвал борт продольной щелью, длина которой была около 18 футов, а наибольшая высота достигала 6 футов. Благодаря тому, что удар пришелся продольно, вся сила его израсходовалась на разрушение борта. Броневая палуба дала только небольшую течь, а главное — не была разрушена легкая железная палуба, находившаяся выше броневой. Эта палуба спасла крейсер, воспрепятствовав воде немедленно хлынуть во внутренние его помещения. Правда, она не могла бы долгое время сопротивляться напору извне; ее тотчас же начало выпучивать, рвать по швам… Но это был выигрыш драгоценных минут, в течение которых мы успели ее подкрепить, зажать подпорами, словом — локализировать вторжение в недра корабля самого грозного его врага — забортной воды!..
Первое, что я увидел, сбежав вниз, это — раненых и больных, которых доктор, фельдшера и санитары выносили и выводили из угрожаемых помещений. Опасность была слишком очевидна. Метлахские плитки, которыми была выстлана палуба в лазарете и в аптеке, с треском отскакивали со своих мест, а из-под них с шипом и свистом вырывались струйки воды. Каждое мгновение швы могли окончательно разойтись и палуба — вскрыться… Трюмный старшина, заведовавший кормовым отсеком, и его подручные тотчас вслед за ударом снаряда уже начали ставить подпоры. Им помогали некоторые из числа легко раненных. С прибытием дивизиона работа закипела…
Надо ли говорить о том, как работали? с каким искусством, с какой силой сыпались удары тяжелых молотов на клинья, которыми крепились подпоры? Ведь эти клинья, зажимавшие расходившиеся швы палубы, удерживали само море, мощному напору которого не могли противостоять надорванные железные заклепки… Борьба шла на жизнь и на смерть. Двери в непроницаемых переборках были задраены; выхода наверх не было; победи море — мы были бы первыми его жертвами… Сильно мешала правая кормовая 6-дюймовка, находившаяся прямо над нами. От ее выстрелов палубы так сильно вибрировали, что клинья сдвигались со своих мест, часто сами подпоры грозили рухнуть, и их приходилось поддерживать с боков раскосинами… А чуть где ослабевало крепление — тотчас же появлялась вода. — «Хоть бы подбили эту проклятую пушку!» — мелькнуло в голове преступное пожелание… и вдруг — она замолкла… Дело пошло быстрее. Мы одолели.
Теперь уж не пустим! — торжествующе воскликнул трюмный старшина, топая ногой по палубе.
Наша взяла! — подтвердил боцман.
Ну, вы не сглазьте! — остановил я их ликования. — Еще накликаете, чего доброго!..
Сколько времени мы работали? Под первым впечатлением мне показалось, что несколько секунд, но, оглянувшись на выполненную работу, припомнив различные ее эпизоды, я впал в другую крайность и решил, что прошло не менее получаса, а то и больше… посмотрел на часы — они подмокли и остановились…
Лазарет, ванна, аптека, судовая канцелярия представляли собою какую-то фантастическую колоннаду. Под ногами была железная палуба — плитки, ее покрывавшие, частью сами отскочившие, частью сорванные при работе обнажения швов, лежали беспорядочными кучами. Вода стояла по щиколотку, но прибыль ее успешно откачивали такими примитивными средствами, как ведра и брандспойты. Она только просачивалась через швы покоробленных листов да через заклепки, частью надорванные, частью вовсе вылетевшие из гнезд. Такие дыры, если они были одиночные, просто заколачивали деревянными пробками, там же, где их был целый ряд, — клали подушку или матрас, сверху — доску, а затем ставили подпору и зажимали, подгоняя клинья… Это были уж мелочи: не борьба с пробоиной, а прекращение течи. Поручив эту работу трюмному механику, приказав ему же затопить соответственные кофердамы левого борта для уничтожения крена, оглядев соседние отделения и опросив — все ли благополучно? — я пошел наверх с докладом к командиру.
Выйдя на палубу, я случайно оказался как раз у правой кормовой 6-дюймовки и сразу понял, почему она так своевременно перестала стрелять: её разряжали с дула, пытаясь вытолкнуть обратно снаряд, в горячке боя особенно энергично посланный на место и крепко севший в нарезы.
Что такое?
Не калиброванный попался, ваше высокоблагородие! — почти со слезами выкрикнул комендор…
«Нет худа без добра! — думал я, отходя прочь. — Не случись этой дряни — вряд ли бы мы внизу справились…»
Мой доклад командиру, которого я нашел в боевой рубке, весь полный технических терминов и определений, был бы не только не интересен, но и непонятен большинству читателей, а потому я его опускаю.
Здесь я справился о времени. Было 7 ч. 40 мин. вечера. Справился о курсе — NW 30°. Вышел на крыло мостика и огляделся. Шли нестройно. Не то — кильватер, не то — две колонны. Головным «Ретвизан», мы — концевыми, а впереди нас — «Паллада», «Ретвизан» и еще кто-то, шедший за ним (не «Победа» ли?), провожали редким огнем неприятельские крейсера, поспешно уходившие на северо-восток.
Я вынул памятную книжку и при свете зари начал записывать…
— Окончательно! теперь уж — окончательно! — раздалсянеподалеку голос, звеневший негодованием.
Я обернулся. На мостике стояла группа офицеров.
