Владимир Семёнов - Трагедия Цусимы
Они шли куда-то на NW нестройной кучей, обгоняя друг друга, отстреливаясь так беспорядочно, что иные снаряды ложились близ нас, спешивших к ним на выручку…
А под кормой у них проходили, склоняясь к NO, главные силы неприятеля — кильватерная колонна из шести броненосных кораблей, на тесных, ровных интервалах, словно не в бою, а на маневрах…
«Так ли? Не обманывает ли расстояние? Может быть, они потерпели не меньше наших? Может быть, двух-трех удачных выстрелов с нашей стороны было бы достаточно, чтобы их привести в расстройство, их заставить покинуть поле сражения? Почему они уходят? Почему не пробуют добить, разгромить отступающего врага? Не могут? Не смеют?..»
Эти отрывочные мысли назойливо лезли в голову, но я гнал их… упорно гнал. Какой-то туман стоял перед глазами, и сердце было полно одним желанием — скорее подойти, скорее открыть огонь, чтобы грохотом собственных орудий заглушить это ужасное сознание, в горячке боя забыть это страшное слово — РАЗБИТЫ, ОТСТУПАЕМ…
Тяжело вспоминать… Но надо говорить по порядку. Ведь тогда я же записывал все с указанием часов и минут…
Около 7 ч. вечера мы примкнули справа к броненосному отряду, который как будто пытался выстроиться в линию кильватера. Головным шел «Ретвизан». Опять тот же вопрос: кто ведет? кто командует эскадрой?..
На «Аскольде» был поднят сигнал — «Быть в строе кильватера» — без позывных.
К кому относился этот сигнал? К нам ли только (крейсерам), или же, нигде не видя флага, наш флагман вступал в командование всей эскадрой и делал сигнал общий?
Судя по тому, что «Аскольд», не ожидая, пока примкнут к нему другие два крейсера, дал полный ход и обгонял эскадру, как бы желая выйти под нос «Ретвизану» и стать головным, — скорее можно было предположить последнее. Вероятно, так же думал и командир «Паллады», которая не только не увеличила хода, чтобы следовать за «Аскольдом», но даже уменьшила его с явным намерением пропустить эскадру мимо себя и вступить на свое место по диспозиции — в кильватер концевому броненосцу. Наше место в строе было — в кильватер «Палладе». С нетерпением ждали дальнейших распоряжений…
Выйдя под нос «Ретвизану», «Аскольд», опять без позывных, сделал сигнал — «Следовать за мной» — и начал круто ворочать влево. Мы поняли этот сигнал и этот маневр как намерение повернуть эскадру в море, снова повести ее на неприятеля, видимо, уже не искавшего боя…
На мостике «Дианы» послышались радостные восклицания, приветствовавшие смелое решение, но радость была непродолжительна и тотчас же сменилась недоумением и тревогой… «Ретвизан» продолжал идти прежним курсом; броненосцы не последовали за «Аскольдом», а сам он, работая полным ходом, с тем же сигналом на мачте, словно летучий голландец, пронесся мимо, расходясь с эскадрой на контргалсах и направляясь к югу…
— Значит, не он командует эскадрой! — воскликнул командир. — Но мы-то должны идти за ним!
Обогнать броненосцы и повернуть у них под носом, как это сделал «Аскольд», нам, с нашей скоростью, было бы слишком долго, а потому командир, ни минуты не колеблясь, решил прорезать их нестройную толпу.
Несмотря на тяжесть переживаемого момента, я не мог не любоваться спокойствием и уверенностью, с которыми он выполнил этот рискованный маневр.
Однако первый момент недоумения, когда броненосцы не пошли за «Аскольдом», затем прорезывание строя — все это заняло время — добрых 10–15 минут, — и, выйдя на чистую воду, мы увидели нашего флагмана далеко на юге, скрывающегося за горизонтом в перестрелке с неприятельскими крейсерами…
Командир сохранял по внешности полную невозмутимость и только нервно пощипывал бородку.
— Ну, как я буду «следовать за ним» с нашими 17 узлами! — проговорил он сквозь зубы и вдруг, махнув рукой, резко скомандовал: — Право руля!
«Диана» круто повернула влево и вступила в кильватер «Палладе», которая даже и не попыталась следовать за «Аскольдом» (Придя в Шанхай, контр-адмирал Рейценштейн доносил по телеграфу, что, сделав сигнал «следовать за мной», развил скорость 20, а затем 22 узла, и с тех пор «Паллады» и «Дианы» не видал… Немудрено!).
В 7 час. 20 мин. мы были атакованы с севера отрядом «Чин-Иен», «Мацусима», «Ицукусима» и «Хасидате»; с востока подошли отделившиеся от главных сил «Кассуга» и «Ниссин», а с юга насели «собачки».
Ну, для этой компании мы были еще достаточно сильны. Добить нас им не удалось, и после короткого жаркого боя на дистанции не свыше 20 кабельтовых неприятель поспешно ретировался.
В этой схватке «Диане» не посчастливилось.
Я стоял на моем обсервационном пункте, на верхнем мостике, когда увидел поднявшийся на правом шкафуте гигантский столб черного дыма, и тотчас же поспешил к месту происшествия.
Оказалось, что снаряд угодил в стрелу Темперлея, лежавшую на дымовом кожухе, разбил ее, изрешетил осколками ближайшие вентиляторы, дымовую трубу, сам кожух, палубу, перебил отросток трубы пожарной помпы (это было на пользу) и вывел из строя 17 человек — 5 убитых на месте (в том числе мичман Кондратьев) и 12 раненых (На другой день среди обломков мы нашли донышко этого снаряда с маркой 18 s/m. — Очевидно, был получен с «Кассуги» или «Ниссин», которые одни имели такую артиллерию.).
Не могу, при этом случае, не похвастать постановкой службы на крейсере. Несмотря на всю поспешность, с которой я спускался с верхнего мостика и бежал по палубе, к моменту моего прибытия все уже было сделано. Я увидел только последние, скрывающиеся в офицерский люк носилки; убылые номера орудийной прислуги уже были заменены людьми с левого (не стрелявшего) борта; пушки, счастливо не получившие никаких повреждений, поддерживали энергичный огонь, а мичман Щ., за смертью Кондратьева вступивший в командование средней батареей, сердито размахивал грязной щеткой для подметания палубы и этим грозным оружием гнал на левый борт под прикрытие от осколков излишних добровольцев, стремившихся заменить убитых и раненых, чтобы принять личное участие в бою…
— Лишние, прочь! — скомандовал я, бросаясь к нему на подмогу.
И перед окриком «старшего» наши молодцы, только что добивавшиеся права стать со смертью лицом к лицу, поспешно и послушно разошлись по своим местам…
Мне ничего не пришлось ни указывать, ни приказывать, а только одобрить то, что уже было сделано, после чего я пошел в боевую рубку доложить командиру о результатах попадания, но едва ступил на нижний мостик, где помещалась броневая рубка, как из нее до меня долетели слова доклада (кажется, говорил мичман С.) — «…подводная… под лазаретом»… — и резкий голос командира:
