Генри Харт - Венецианец Марко Поло
Такие обстоятельства не дают нам права брать на веру наивное объяснение Рамузио, как и почему мессер Никколо будто бы вновь женился, пока Марко сидел в генуэзской тюрьме: «И видя, что они не могут вызволить его [Марко] ни на каких условиях… и посоветовавшись друг с другом, они решили, что мессер Никколо, который был хотя и очень стар, но, тем не менее, крепкого сложения, должен взять себе жену сам». Перед нами картина: старики Поло — стужа долгих лет уже выбелила им бороды — совещаются друг с другом точно так же, как они совещались где-нибудь на дальних дорогах во время своих прежних странствий. Подобной дружбы двух братьев, теснейшей дружбы на всю жизнь, вероятно, не знает история: не было, кажется, случая, чтобы Поло предприняли какой-нибудь шаг, пока они не сядут с важным видом вместе и не посоветуются. Такими мы видели их в Константинополе, когда они обдумывали свой отъезд на Восток, так их представил нам добрый Рамузио и сейчас, на склоне их лет: для нас, уже знакомых с братьями Поло, это вполне привычно. Рамузио безоговорочно верит в «крепкое сложение» старика Никколо, ибо он говорит дальше: «Итак, он женился, и по истечении четырех лет у него было трое сыновей: один Стефано, другой Маффео и третий Джованнино».
Мы уже видели, что Маффео родился до 27 августа 1280 года. Что же касается Стефано и Джованнино, то, увы, если существующие документы не лгут, они, подобно сыну Глостера[101], «не зачаты в законных простынях»: старший их брат, Маффео, в своем завещании от 31 августа 1300 года завещает деньги «моим побочным братьям Стефано и Джованнино». А блестящий переводчик и комментатор Юл заявляет: «Вполне возможно, что они родились в результате какой-нибудь связи, возникшей во время долгого пребывания в Катае, хотя, естественно, их участие в обратном путешествии и не увековечено в прологе книги Марко». Орландини[102] идет еще дальше, утверждая, что «они определенно родились на Востоке». В завещании Маффео-старшего их мать названа Марией, а другие источники говорят, что даже младший из них, Джованнино (или Джованни), родился до 1291 года.
Итак, несмотря на смелую попытку Рамузио приписать старику Никколо великие доблести, последний должен быть освобожден от подозрения в женитьбе после возвращения с Дальнего Востока в 1295 году или в наличии отпрысков от этого предполагаемого брака. Можно только думать, что Джамбаттиста Рамузио, наткнувшись на имена трех братьев путешественника и не найдя никаких документов, чтобы объяснить, откуда эти братья появились, принял или изобрел версию, более или менее правдоподобно включающую этих братьев в семейство Поло.
Выйдя из генуэзской тюрьмы, мессер Марко Поло приехал к отцу и этим странным образом подобравшимся трем побочным братьям. То ли еще во времена плена Марко, то ли вскоре после его освобождения Поло приобрели дом в приходе Сан-Джованни Кризостомо, и здесь Марко на какое-то время поселился, ведя спокойный образ жизни и стараясь восстановить все то, что было оборвано в роковой день, когда его захватили генуэзцы.
После пяти лет плена Венеция, должно быть, показалась Марко истинным раем, тихим убежищем, где можно было отдохнуть и оправиться от всего того, что пришлось ему видеть и перенести и на корабле и в темнице. Рукопашные схватки на море, кандалы, грязь, блохи, прогнившая вода и пища, эпидемии, ужасное зрелище смерти — вот что было у него позади, если не считать светлых, благословенных часов труда над книгой, когда под быстрым пером Рустичелло груда плотных пергаментных листов росла и росла прямо на глазах. И вот теперь его повесть написана, она при нем, здесь, в Венеции. Марко бродил по набережным и мостам, подолгу глядел на море, на корабли, которых было в гавани всегда множество.
За долгие годы в плену в Генуе Великолепной у мессера Марко времени для размышлений было с излишком. Как знать, быть может, задумывался он и о какой-нибудь красавице в далеком Катае — в его память и сердце врезалось и облако ее черных, глянцевитых волос, и ее кроткие, ласковые глаза, и ее изящные руки, и ее прелестная фигурка, когда она, склонясь, точно ива на ветру, шла с ним рядом и застенчиво взглядывала на высокого бледнолицего мужчину с неведомого Запада. Любимец великого хана, он, должно быть, мог выбрать себе дочь какого угодно вельможи или придворного купца. Быть может, он сватался и получил согласие, женившись по тамошним обычаям. Быть может, в день свадьбы, чтобы уберечься от порчи и злого духа, он на руках перенес невесту через порог своего дома. И, быть может, когда они выпили вино из нефритовых чашек, связанных тонкой шелковой красной ниточкой, и она отдалась ему, он загорелся всей своей доселе сдерживаемой страстью — ведь мессер Никколо увез его из Венеции семнадцатилетним юношей, и он мог тогда ни испытать глубокой любви, ни набраться большого опыта с женщинами.
Вполне возможно, что от этой женщины чужой расы у него были дети — дочери Хань всегда отличались плодовитостью. И, может быть, когда отец и дядя, «посоветовавшись друг с другом», придумали, как, наконец, уехать на родину, Марко должен был поневоле распрощаться и с плачущей женой и детьми, обещая — увы, обещание было напрасным — возвратиться после того, как он проводит отца и дядю до Венеции и убедится, что там у них будет все хорошо. Всего этого нам никогда не узнать, ибо никаких записей на этот счет не сохранилось. Но в книге Марко мы ясно читаем между строк, что половину своего сердца он оставил в Катае; и, конечно, прожив все эти столь богатые приключениями годы да еще при такой натуре, какая была у него, Марко не мог не встретить любовь женщины, даже, скорей всего, не женщины, а женщин.
А теперь все это уже отошло в прошлое, умерло, возвращаясь лишь в мечтах и думах. Никогда ему уже не плыть морем по золотисто-красной дорожке прямо на восход солнца в ту далекую страну, с которой он сроднился так, как не роднился ни один европеец ни до него, ни после. Но воспоминания навевали грусть. Он должен отогнать их. С прошлым покончено, оно похоронено в сердце вместе со всеми лучшими воспоминаниями. Ему сорок пять лет; по понятиям венецианцев XIII века, это далеко уже не средний возраст. Следовало бы, пожалуй, жениться и, греясь у семейного очага, забыть свои думы. Может быть, пойдут дети, которых так хочется отцу и дяде, может быть, сыновья и дочери утешат его старость, наследуют богатства, которые достались ему столь нелегко и которые он с такими заботами, с такой хитростью, не считаясь ни с какими превратностями и опасностями пути, провез по суше и по морю и надежно поместил в Венеции. Итак, говоря словами хроники, мессер Марко Поло, знатный венецианец, взял в дом жену.
