Август Кубичек - Фюрер, каким его не знал никто. Воспоминания лучшего друга Гитлера. 1904–1940
За все время, что я знал его, эти полномочия так и не были ему даны, и именно по этой причине я считал его фантазером, даже если он уже аргументированно убедил меня в разумности стратегии. Он был уверен, что со временем одно его слово будет действовать так, что сотни и тысячи различных планов, хранящихся в его голове, будут четко изложены и выполнены. Он редко говорил об этом, да и только со мной, потому что он знал, что я верю в него.
Раньше, когда он ухватывался за какую-то идею и разрабатывал ее тщательно и квалифицированно, другой слушатель, бывало, замечал: «Да, но кто будет за все это платить?» В Линце я сам был виноват в том, что легкомысленно поднимал этот вопрос, потому что он был очевиден. В Вене я стал более осмотрительным и избегал задавать вопрос о том, откуда возьмется финансирование. Адольф считал этот вопрос неуместным, и его ответы были разными. В Линце это было «государство». Этот ответ, на мой взгляд, был недостаточным. В Вене он больше склонялся к варианту «понадобятся бизнесмены», хотя могло быть и так, что он говорил коротко: «Тебя не спросят, потому что ты ничего в этом не понимаешь» или еще короче: «Предоставь это мне».
Первым сигналом того, что в недалеком будущем начнется новая политика, было ключевое слово, которое неожиданно появилось во время монолога или спора. Это был специальный термин, который он до этого никогда не употреблял. В тот период, когда он еще не определился со своим будущим, этот термин мог изменяться. Это случилось в те недели, когда он часто посещал концерты. Тогда он начал говорить об «оркестре, который гастролирует по провинциям». Я подумал, что такой оркестр уже реально есть в Вене, раз он заговорил о нем так, будто он действительно существует. Потом я обнаружил, что «разъездной оркестр», как он уже привычно называл его (слово «гастроли» имело какой-то нехороший подтекст) был плодом его воображения, а вскоре после этого – ведь он ничего не делал наполовину – у нас уже был «разъездной государственный оркестр».
Я, конечно, оказался в это вовлечен и отчетливо помню, что наш совместный план закончился десятью гастролирующими оркестрами, так что даже граждане, жившие в самых отдаленных и недоступных уголках страны, могли насладиться скрипичным концертом ре минор Бетховена и другими подобными вещами. Однажды вечером, когда Адольф рассуждал об оркестре, я спросил его, почему он принимает такое горячее участие в музыкальном проекте, когда его целью является стать архитектором. Ответ был краток и по делу: «Потому что на данный момент у меня есть ты». Это означало, что, пока я остаюсь рядом с ним, он будет пользоваться моими советами и опытом в качестве будущего дирижера оркестра. Мне было лестно это услышать, но когда я спросил, кто, по его мнению, будет дирижировать этим оркестром, он сразу же посмотрел сквозь меня, засмеялся и ответил: «Уж точно не ты». Став снова серьезным, он добавил, что в свое время он, безусловно, рассмотрит мою кандидатуру на этот пост. Но он задел мои чувства, и я сообщил ему, что, даже если он сейчас предложит его мне, откажусь от этой чести, так как хочу быть дирижером реально существующего оркестра, а не такого, который живет только в его фантазиях. Этого было достаточно, чтобы спровоцировать взрыв гнева, так как он никогда не потерпел бы, чтобы люди сомневались в конечном исполнении его идей. «Ты все равно был бы счастлив, если бы я назначил тебя его дирижером», – кричал он.
После этой бурной увертюры снова можно было приступать к «планированию». Я помню этот конкретный план очень отчетливо, потому что он затрагивал мою специальность, и я был более уверен в себе при обсуждении этого вопроса, чем тогда, когда он прилагал усилия к тому, чтобы присоединить «Кузнеца Виланда» к репертуару Вагнера. Насколько скрупулезно мы подошли к выполнению своей задачи, можно увидеть из ссоры, которая состоялась на следующий вечер по поводу арфы Людовика XVI. Адольф хотел, чтобы этих дорогих и чрезвычайно тяжелых музыкальных инструментов было три. «Для чего? – спросил я. – Опытный дирижер обошелся бы и одной». – «Смешно, – был сердитый ответ, – как ты будешь играть фейерверк из «Валькирии» только с одной арфой?» – «Я не стал бы вставлять это в программу». – «А если бы ты был вынужден вставить это в программу?»
Я сделал последнее усилие решить этот вопрос благоразумно. «Послушай, арфа стоит 18 тысяч гульденов». Я думал, что это заставит его спуститься с небес, откуда он с таким упрямством защищал свою идею, но ошибся. «Так дело в деньгах!» – вскричал он, и это решило спор: «разъездной государственный оркестр» будет иметь три арфы.
Когда размышляю о том, с каким жаром он спорил о вещах, которые существовали только в его воображении, я улыбаюсь. Это было замечательное время, когда мы больше возбуждались, играя в неясные интеллектуальные игры, чем в повседневной реальности. Мы уже не были бедными голодными студентами, а становились на некоторое время большими, влиятельными людьми. И хотя меня удивляла сила его воображения, создающая мир мечты, притом, что ему не хватало энергии для реального мира вокруг него, я, естественно, и не подозревал, что эти фантазии значили для него гораздо больше, чем какой-нибудь способ романтически проводить время.
Я сам часто размышлял над тем, что большие оркестры можно увидеть только в самых крупных городах: Вене, Берлине, Мюнхене, Амстердаме, Милане, Нью-Йорке, так как только там можно было черпать новые таланты, первоклассных музыкантов, необходимых им. Следовательно, только население этих больших городов могло слушать музыку в исполнении оркестра, тогда как те, кто жил далеко в деревнях и небольших провинциальных городках, были лишены этого. Задуманный Адольфом «государственный оркестр» был таким же замечательным по своему замыслу, как и простым. Возглавляемый талантливым дирижером, он должен был быть такой величины, чтобы иметь возможность исполнять все симфонии и путешествовать по всей стране. Когда Адольф спросил меня, как велик он должен быть, я был горд тем, что он посоветовался со мной, а не справился в своих книгах. Мне казалось, что он рассматривает меня как будущего дирижера. Поэтому я был в своей стихии. Я помню, как мы разложили все планы и бумаги на рояле – стол был слишком мал, – потому что Адольф хотел знать обо всем до малейших деталей. В нем сбивал с толку и заслуживал внимания этот непостижимый контраст: он создавал воздушный замок и при этом разрабатывал его до последней детали.
Оркестр насчитывал сто музыкантов, представительная группа, способная соперничать с другими крупными оркестрами на равных. Материально-техническое обеспечение ошеломило Адольфа. Я объяснил ему, что оркестру потребуются не только самые лучшие музыкальные инструменты, но и то, что транспортный вопрос тоже очень важен: осторожность при переездах, комплексная страховка, архив нотного репертуара для сотни музыкантов, пюпитры, стулья. Какой-нибудь старый стул просто не годился для первоклассного виолончелиста. Здесь он велел мне получить у секретаря оркестрового общества больше подробностей относительно всех необходимых приготовлений, в Союзе музыкантов – узнать о процедуре найма музыкантов и в довершение всего как определить стоимость проекта. Я сделал, как меня просили, и Адольф был удовлетворен моим отчетом. Общие затраты были громадными, но он от них отмахнулся. Возникло некоторое волнение относительно форменной одежды, которую должны будут носить музыканты. Я хотел, чтобы в ней присутствовало немного цвета, но Адольф был строг: форменная одежда должна быть черной и элегантной, а не шокирующей.