Михаил Смирнов - О Михаиле Кедрове
В тот же вечер Ильич говорил одному из наркомов:
— Передайте Кедрову, чтобы он мне больше не морочил головы такими делами. Мало того, привел с собой какого-то Косушкина. Если он будет так впредь поступать, я не буду его больше пускать к себе.
Тогда мне казалось обидным, что Ильич выругал меня, отнесся так недружелюбно к проекту об электрификации. А сколько неоценимого времени отнималось у Ильича всякими пустяками, мелочными раздорами, ведомственными дрязгами, — это я понял только значительно позже»…
Так писал отец. Как мне кажется теперь, борьба за советский Север была кульминационным моментом всей его жизни, всей его революционной деятельности. И он от начала до конца был связан с Лениным, вдохновлен Лениным. Разумеется, и позже были яркие моменты в его жизни, тоже связанные с Лениным, но они уже не имели того масштаба и характера, как те два месяца — июль и август 1918 г.
В жизни отдельного человека бывает такой момент, когда в силу внезапного стечения обстоятельств в этом человеке до конца и удивительно полно вдруг раскрываются дремавшие или не проявлявшиеся в нем до сих пор силы и способности. На короткие мгновения человек как бы вспыхивает ярким светом, и таким он потом входит в историю, в память человечества. Гак у отца такой яркой вспышкой в его биографии был июль — август 1918 г…
С конца мая до конца ноября 1919 г. — почти полгода — я ездил поездом с отцом по всем тогдашним фронтам. Ленина я видел за это время всего один раз — на Красной площади на трибуне во время демонстрации по случаю второй годовщины Октябрьской революции. Было холодно, шел снег. На мне был полушубок и ушанка. Я стоял недалеко от основной трибуны и, не отрывая глаз, смотрел на Ленина.
До этого я побывал вместе с отцом и работниками Особого отдела ВЧК в Петрограде. Там готовился белогвардейский заговор, связанный с деятельностью остатков иностранных посольств и миссий в Петрограде. Отец составил план, каким образом можно было выловить заговорщиков, блокируя иностранные миссии и посольства. С этим планом он пришел вместе с нами всеми к Сталину в Смольный. Сталин сидел на диване в своей кожаной фуражке и что-то писал. Он пожал нам руки, не вставая. Отец рассказал ему про свой план. Выслушав отца и кивнув головой, Сталин произнес только одно слово: «Давайте!»
В июле поезд отца выехал на Южный фронт, и я снова вместе с ним. В Козлове (ныне Мичуринск) стоял штаб фронта. Я участвовал в организации проверки документов в прифронтовой полосе и в задержании подозрительных лиц. Ездили мы вдвоем с таким же подростком, как и я сам. Иногда с нами был старший из числа взрослых сотрудников отцовского поезда. Работа была сопряжена с большим риском: мы могли получить пулю в лоб от какого-нибудь пьяного «героя» или задержанного врага…
В сентябре 1919 г. анархисты бросили бомбу в здание МК РКП(б) в Леонтьевском переулке. При взрыве погибли секретарь МК РКП(б) В. М. Загорский и другие товарищи. Участники собрания, живые свидетели этой трагедии, рассказывали: когда через открытое окно, выходившее в садик, влетела бомба и упала к столу президиума, Загорский бросился к ней со словами: «Тише товарищи! Спокойно!» Он хотел выбросить ее назад в окно, но не успел. Раздался взрыв. Погибла Аня Халдина, с которой я работал в агитотделе МК, погиб и ее друг и учитель Н. Н. Кропотов, за которым она пошла в революцию, хотя сама происходила из буржуазной семьи. Мне рассказывали, что, умирая, она порывалась что-то спросить, и я подумал, что в эти последние мгновения ей хотелось узнать, жив ли ее друг и учитель…
Хоронили их на Красной площади. Среди провожавших я запомнил Ленина и его близких. Когда на минуту открыли крышки гробов, раздался громкий плач родных. Была младшая сестра Ани, очень похожая на нее, очевидно, со своими родителями. На сердце было невыносимо тяжело. Я думал о Загорском, Кропотове и Ане, о том, что по воле злых преступников ушли из жизни такие замечательные люди…
Той же осенью 1919 г. отец отправился на Западный фронт, и я, конечно, с ним. На этот раз у него был уже не поезд, а только вагон, в котором жили и его сотрудники. Задача состояла в том, чтобы создать в Гомеле укрепленный район: не дать белогвардейцам, орудовавшим на юге, образовать общий фронт с врагами, действовавшими на западе Советской России.
В ноябре, после известного мамонтовского рейда по нашим тылам, поезд отца должен был «прочесать» район этого рейда, начиная с Тамбова. В Моршанске мы ловили сбежавшего начальника местной милиции Антонова, который возглавил в 1920–1921 гг. кулацкое восстание, известное под названием «антоновщина».
Это было тяжелое, очень тяжелое время для Советской республики. Все силы были напряжены до предела. Но сильна была вера в победу над врагом, и символом этой веры неизменно служили имя и образ Ленина.
В начале зимы 1919 г. наступили сильные морозы. Весь состав ВЧК во главе с Дзержинским поехал на субботник для заготовки дров в подмосковном лесу за Останкино. Отец взял меня с Юриком. Мы, как и все, пилили деревья. У меня не было рукавиц. Увидя это, Дзержинский отдал мне свои. Вообще я должен сказать, что среди работников ВЧК я видел много хороших, отзывчивых людей, настоящих революционеров. Они пришли на эту работу с убеждением, что это исключительно важный, ответственный, трудный и опасный участок работы. В работе ЧК могли быть промахи. Но в этом были повинны не чрезвычайные органы защиты революции, а проникавшие в них, примазавшиеся элементы. Я вспоминаю, как мне рассказывал позднее работник ВЧК П. И. Валескалн о речи Ленина в клубе ВЧК в первую годовщину Октябрьской революции.
Ленин тогда говорил о трудностях в работе ЧК, о ее необходимости в интересах революции и о том, что ошибки в ее работе должны исправляться и исправляются. Теперь я приведу несколько мест из этой речи Ленина по ее опубликованному тексту. Ленин сказал, что ему «хочется остановиться на тяжелой деятельности чрезвычайных комиссий.
Нет ничего удивительного в том, что не только от врагов, но часто и от друзей мы слышим нападки на деятельность ЧК… естественно, что ошибки чрезвычайных комиссий больше всего бросаются в глаза. Обывательская интеллигенция подхватывает эти ошибки, не желая вникнуть глубже в сущность дела… У нас выхватывают отдельные ошибки ЧК, плачут и носятся с ними.
Мы же говорим: на ошибках мы учимся»[82].
Свою речь Ленин кончил так: «Для нас важно, что ЧК осуществляют непосредственно диктатуру пролетариата, и в этом отношении их роль неоценима. Иного пути к освобождению масс, кроме подавления путем насилия эксплуататоров, — нет. Этим и занимаются ЧК, в этом их заслуга перед пролетариатом»[83].
