Михаил Смирнов - О Михаиле Кедрове
После доклада мы возвращались домой вместе с Ильичей. Поднимаясь в гору Шайн, Ильич спросил меня: „Скажите, вы сразу же разглядели истинные причины войны и составили определенное к ней отношение?“
Я не скрыл, что первую неделю во мне жили сомнения, но что я быстро разрешил их и теперь всецело и бесповоротно разделяю точку зрения Ильича. Ильич кивнул головой… Он и без того видел мысли и чувства каждого из нас».
Так вспоминал об этом отец.
В своих воспоминаниях о рассказе матери об этом событии я хотел написать только то, что сам запомнил, не прибавляя ничего из прочитанного мною позднее…
Шел 1915 год. Выдалось жаркое лето. Война продолжается вот уже целый год. Снова школьные каникулы. Отец собирается в Берн и берет меня с собой. Предстоит выйти из дому в два часа ночи и пройти пешком довольно большое расстояние до Фрибурга. Оттуда поездом до Берна. Обратно — тем же путем. Я слышу разговор родителей. Когда мать спрашивает отца: «Застанешь ли его в Берне?» — мне кажется, что «его» — это Ленина. Много лет спустя я узнал, что как раз в это время Ленин работал в бернской библиотеке над своими «Философскими тетрадями». В Берне мы пробыли несколько дней, отец куда-то ходил, но виделся ли он с Лениным, я так и не узнал. Может быть, отец все еще считал меня маленьким и не доверял мне серьезных вещей?
Второй раз в том же году, но уже осенью или в начале зимы, я услышал, как родители между собой говорили, что в Лозанну должен приехать Ленин. Мы страшно обрадовались, помня посещение Лениным нашей семьи в позапрошлом году в Берне. «Мы снова увидим вождя революции!» — торжественно провозгласил я. Но отец почему-то рассердился и сказал нам, что мы должны заниматься своими делами и не соваться в дела взрослых и что он нас на встречу с Лениным не возьмет. Помню, как мы расстроились от этого отказа…
…Итак, идет 1916 год. Мне уже 12 лет, я заметно повзрослел, и родители мне стали доверять больше. Отец кончил Лозаннский университет, написал и напечатал выпускную диссертацию о работе сердца. Теперь он с семьей собирался возвратиться в Россию. Он должен везти от Ленина какие-то важные директивы петроградским большевикам (среди их руководителей — Николай Ильич Подвойский). Ехать придется кружным путем — через Францию, Англию, Скандинавию, Финляндию, предстояло переплыть Ла-Манш и Северное море. Какие это директивы и каким способом повезет их отец, я, конечно, не знал. Только потом, уже после революции, мать мне рассказала, что Ленин передал отцу материалы, связанные с Кинтальской конференцией (апрель 1916 г.); они были написаны на особой бумаге вместе с указаниями, как надо вести борьбу против войны в условиях России. Эти материалы отец заделал в подметке своего ботинка.
Вторая международная социалистическая конференция (первая проходила в Циммервальде в начале сентября 1915 г.) состоялась в Кинтале в самом конце апреля 1916 г. по новому стилю. Именно в это время, как теперь стало известно, Ленин интересовался сроками выезда нашей семьи из Швейцарии в Россию. В одном из писем, относящихся к первой половине апреля 1916 г., Ленин спрашивает: «Узнайте поточнее, когда едет Кедров? В Берне ли он еще? В Лозанне ли его жена?»[81] Письмо шло из Цюриха и было адресовано в Берн. Возможно, Ленин интересовался тем, как передать отцу предназначенные для петроградских большевиков материалы. Но где, кем и при каких обстоятельствах они были ему переданы, я не знаю. Только помнится, что накануне отъезда отец действительно ездил из Лозанны ненадолго в Берн для оформления соответствующих виз.
Зная мою отличную память, отец заставил меня запомнить много явочных адресов — как в Швейцарии (женевские адреса), так и в России.
«Записывать их ни под каким видом нельзя, будет очень плохо, если жандармы их найдут, так что ты их уж постарайся твердо запомнить», — сказал мне отец.
И я, гордый тем, что мне доверили столь важное дело, затвердил сообщенные мне адреса.
16 мая мы выехали из Лозанны в Париж, где провели несколько дней. Жили недалеко от Люксембургского сада. Помню, в Париже один русский эмигрант просил мою мать отвезти в Москву его жене конверты и писчую бумагу с красной каемкой. При этом он сказал: «Когда в России начнется революция, пусть моя жена на этой бумаге напишет мне письмо: „Приезжай! У нас — революция!“».
Прибыли в Лондон. Встретились с Людмилой Сталь. Она много рассказывала о своей лондонской жизни. Спустя восемь лет, осенью 1924 г., мы с матерью снова встретились с ней в Крыму, когда я лечился от туберкулеза. Вспоминали ту нашу встречу.
В Лондоне чувствовалась война. Верхние стекла уличных фонарей были закрашены черной краской (от налетов немецкой авиации). В русском посольстве, где мы получали визы, услышав наши разговоры, к нам подошел солдат в английской форме и спросил: «В Расею?» В глазах и в голосе чувствовалась тоска по далекой родине. Как он оказался в рядах английских войск, мы так и не узнали.
В маленькой гостинице, где мы остановились, за столом с нами сидела бельгийская беженка. Она рассказала, как в начале войны в ее родном местечке в Бельгии погибли все ее родные и близкие. И нам, которые в Швейцарии не чувствовали непосредственно дыхания войны, было тяжело и страшно слушать этот рассказ. Моя мать не выдержала и горько разрыдалась.
В Лондоне пробыли несколько дней. Потом — Ньюкасл, оттуда — через Северное море в Берген (Норвегия). Ночью наш пароход был остановлен каким-то военным судном. Сначала думали, что немецкая подводная лодка, надели спасательные пояса. Оказалось — английский военный корабль.
Перед русской границей мать нас предупредила: «Возможно, что папу заберут на границе жандармы, так как он революционер и выехал из России без разрешения властей. Если заберут его, то вы не волнуйтесь». Но проехали благополучно Торнео и скоро приехали в Куоккала, к Подвойским. Ленинские директивы были доставлены по назначению.
А ведь наша поездка могла закончиться не так благополучно, и только неповоротливость царского полицейско-жандармского аппарата нас выручила и на этот раз, как она выручила осенью 1912 г. при нашем выезде из России в Швейцарию.
Дело в том, что русское посольство в Берне, когда отец выправлял для нас выездные визы из Швейцарии, транзитные визы для проезда через Францию и Англию и въездную визу в Россию, очевидно, дало знать об этом в Петроград в жандармское управление для принятия «соответствующих мер». И вот тут-то возникла непредвиденная царскими слугами загвоздка. Она состояла в том, что во время войны из Англии можно было приехать в Россию двумя путями: один был кружной, морем, вокруг Северной Скандинавии и Кольского полуострова и далее через Белое море в Архангельск. Это был сравнительно безопасный путь, по которому шли военные грузы в Россию из Англии.
