Юрий Семенов - Комиссар госбезопасности
— Из особых отделов этих армий когда было последнее донесение? — спросил Михеев, решив узнать, сколько с тех пор прошло времени и какая за этот срок могла появиться угроза окружения частей на южном крыле фронта.
— Позавчера Пригода прислал короткое донесение шифровкой, чувствуется, излагал второпях, наверное, неожиданно представилась возможность передать… Содержание такое: «Чекисты заняты выполнением боевой задачи, возможность соединения с правым соседом утрачена, есть соображения передачи нас Южному фронту. Отходим с боями. Положение трудное».
— Ну если Пригода утверждает «трудное», значит, неважные дела, — расшифровал Михеев и спросил: — Как на правом фланге у Горбаня?
— Пятая армия тоже в сложную обстановку попала. Наметился выход группировок противника в ее тыл. Кирпонос приказал отвести армию на позиции Коростенского укрепрайона.
— Когда, сегодня?
— Нет, сегодня как раз завершат отход на рубеж Белокоровичи, Турчинка, Малин. Отходили с боями, организованно. И не только оборонялись, но и контратаковали, отбрасывали врага. Вчера фашистам удалось ворваться в Малин. На улицах шли бои, доходило до рукопашных. Старший оперуполномоченный Ништа угодил там в переделку, нынче утром вернулся вот с такой шишкой, — приложил кулак ко лбу Ярунчиков.
— Он же маленький, тощенький, куда ему в рукопашную, — не смог Михеев представить себе Ништу дерущимся.
— А пистолет для чего? — напомнил Ярунчиков, как будто Михеев мог забыть о том, что Ништа был вооружен. — Слабый хитростью, увертливостью возьмет. Но все равно попало ему… Белозерский рядом был, начальник особого отдела армии, вместе они выезжали в Малин. Доложил мне ночью, он наградной лист написал на Ништу, просил поддержать. Говорит, смело действовал, с десяток фрицев ухлопал… А Малин переходил из рук в руки. Линия фронта без конца перемещалась. И все-таки к вечеру гитлеровцев выбили окончательно. К Коростеню враг рвется. Если бы… — задумчиво остановился Ярунчиков.
— Что «если бы»? — повернулся к нему Михеев.
— Мало сил. В иных полках по триста человек. Но я хотел о другом доложить. Связь кое-где халатно поставлена, по рации кроют открытым текстом. Противник наперед узнал о подготовке удара двадцать шестой армией, естественно, принял меры.
— Установили, по чьей вине враг узнал о наступлении?
— Работник оперативного отдела смещен и разжалован. Между прочим, сегодня перехватили распоряжение генерала Гальдера. Он четко выражает ситуацию: «До тех пор, пока двадцать шестая русская армия, действующая южнее Киева, не будет разбита, нельзя ставить первой танковой группе каких-либо новых задач для наступления на юг».
— Солидная похвала, — хмыкнул Михеев.
— Да, хотя гитлеровцы и подготовились отразить контрудар, но едва устояли, а кое-где и отступили, вынуждены были повернуть от Киева на юг несколько мотомеханизированных дивизий. Кстати сказать, полностью укомплектованных средними и тяжелыми танками. А у нас, — Ярунчиков потер затылок, — в шестой армии полсотни танков не наберется, в двенадцатой — ни одного, а противник давит, смыкает фланги.
Михеев вспомнил:
— В двадцать шестой армии три мехкорпуса. Они должны бы пробиться.
— Что от них осталось? Если объединить, один полностью укомплектованный, может, сформируется. И нехватка в армии в боеприпасах, в противотанковом оружии, даже в бутылках с горючей жидкостью. Саперные лопатки другой раз одна на десятерых.
— Нехватка или тылы плохо работают, не поставляют? — спросил Михеев.
— И то и другое, — без уверенности ответил Ярунчиков.
— Знать и перечислять нужду легко. А причина? Ты вник, разобрался? По-моему, нет. Значит, и мер никаких не принимал. А меня прежде всего это интересует. Кто обслуживает тылы?
— Деревянко.
— Разберись с ним по вопросу работы тыла фронта и сегодня же доложи мне.
Машина резко свернула влево, мелькнул дорожный указатель с надписью: «Бровары».
— Вот мы и приехали, — сказал Никита Алексеевич, указывая рукой. — В школе расположились.
Михеев остался безучастным к разъяснениям Ярунчикова.
— А люди стоят, — сказал он задумчиво. — Даже контратакуют… Нет, не победить им таких!
Машины встали возле широкого здания школы. Справа, за штакетной оградой, скрылся в тополях деревянный домик. Ярунчиков объяснил:
— Там секретариат, а вон за дорогой наискосок моя, стало быть, теперь наша хата.
Михеев направился к крыльцу школы, на которое вышли чекисты. Он увидел несколько знакомых лиц.
— Здравствуйте! — приветствовал всех Михеев, успевая задержать взгляд на каждом из открыто улыбающихся сотрудников. — Опять, значит, вместе. Не знаю, как вы, а я рад. От души говорю.
Ответить ему так же порывисто и откровенно в присутствии Ярунчикова, видимо, постеснялись. Но Михеев и без того видел, с каким уважением встретили его оперативные работники, и потому шутливо добавил:
— Будем считать, новое знакомство состоялось… А вы, Плетнев, что сверлите меня глазами, будто не припоминаете?
— Да нет, товарищ комиссар, — подтянулся Дмитрий Дмитриевич. — Вас повысили в звании. Поздравляю!
— Да, представьте себе, понизили в должности и повысили в звании. Выходит, тут у вас ответственнее участок… Но если бы я не знал вас, Дмитрий Дмитриевич, то счел бы ваше поздравление…
— Подхалимством, знаю, — опередил Плетнев. — Но ведь и я вас не впервые вижу.
— Признаться, я думал, вы, Дмитрий Дмитриевич, где-нибудь на передовой. Что это вас многовато собралось в отделе? — разом согнал он с лиц улыбки. — Обстановка вроде неподходящая тесниться тут. Я бы желал видеть оперативный состав почаще на переднем крае.
— Пару дней как вернулся… — ответил Плетнев без обиды.
— Постоянно люди выезжают, Анатолий Николаевич, — внес ясность Ярунчиков.
— Тогда другое дело, — шагнул на крыльцо Михеев и, увидев среди расступившихся сотрудников Ништу с перевязанной головой, подал ему руку, говоря: — Знаю уже, Петр Лукич, потому и хочу почествовать вас. Страшно было в рукопашной-то сойтись? Вам, наверное, не обязательно было в драку лезть?
— Не-ет!.. А как же?! Когда ближний бой пошел, какие могут быть другие дела? Боязно, конечно, поначалу, а потом такое заварилось, что не до страха…
— Рожи-то фашистские запомнили?
— Где там… Только одну… Отсекал подбегавших, — невольно вскинулась у Ништы рука, будто держал в ней пистолет, — сбоку вывернулся длинноносый, с разбитым глазом фриц. Уложил бы я его, да патроны в обойме кончились. Жесткий, тяжелющий, со звоном, приклад, это я запомнил.