Андрей Алдан-Семенов - Семенов-Тян-Шанский
Проанализировав семеновские строки, Маркс саркастически заметил: «Хорош результат общинного владения землей! Положение общин одной и той же волости столь же различно, как и положение различных крестьян в одной и той же общине.
Интересно сопоставить (различные) общины, потому что из этого сопоставления видно, между прочим, как большее или меньшее благосостояние определялось тем положением, в котором они находились соответственно еще во времена крепостного права…»[7]
О земельных наделах, выделенных крестьянам во время реформы, Маркс отозвался: «При этом крестьянам была оставлена отнюдь не лучшая земля. Например, в 3 однопоместных общинах у крестьян отобрали луга и ближайшие пашни. В действительности все было перетасовано и перестроено в интересах помещика, а не крестьянина…»[8]
«Мураевинская волость» помогла Марксу изучать буржуазное содержание и крепостнические черты крестьянской реформы и классовую борьбу в после-реформенной русской деревне.
Через девятнадцать лет после Карла Маркса, работая над своим произведением «Развитие капитализма в России», Ленин также обратился к «Мураевинской волости». Он ссылался на труд Семенова как на авторитетный источник. Ленин трижды выделял и подчеркивал бюджетные исследования Семенова, называл его труд в числе тех, которые «выгодно отличаются тем, что характеризуют отдельные группы крестьян».
Семенова опять потянуло к путешествиям. Пусть не к таким далеким и трудным, как на Тянь-Шань, по к путешествиям. Вместе с сыном Андреем он посетил Крым, Кавказ, Урал. С ним исколесил почти все центральные губернии, с ним же отправился на открытие Закаспийской железной дороги. Побывал в степях Сыр-Дарьи, пополняя свои обширные энтомологические коллекции.
В этих поездках у Петра Петровича зародилась мысль создать путеводитель по России.
Первоначально скромная мысль расширилась, засверкала новыми гранями, обросла подробностями. Нужен ли русскому интеллигентному обществу уютный, карманный «бедекер» с тихими радостями природы, с комфортом дорожных странствий? Вряд ли, едва ли.
Русские люди должны знать Россию во всей ее величавой пространственности. О всех ее морях, реках, горах, о всех степных и лесных привольях. О всех губерниях, уездах, волостях, о всех племенах ее населяющих, об их истории, занятиях, обычаях, религиях и законах. Нужна своеобразная энциклопедия России в ее земельном, историческом, племенном, экономическом и бытовом отношении.
Семенов увлекает своей идеей петербургского издателя Вульфа. Он говорит ему:
— К составлению путеводителя мы привлечем лучших ученых, писателей, художников России. Я обещаю вам это, Маврикий Осипович…
Сто выдающихся деятелей науки и литературы получают от Петра Петровича особые приглашения. Большинство их откликается на призыв Семенова. Петр Петрович опять разговаривает с Вульфом.
— Вот видите, я же знал — никто не откажется участвовать в издании путеводителя. Мы назовем его «Живописной Россией».
— Салтыков-Щедрин отказался, — хмуро ответил Вульф. — Прочтите его ответ…
Петр Петрович читает письмо знаменитого сатирика, хорошего приятеля своей юности. Теперь он очень редко видит Салтыкова-Щедрина.
«Милостивый государь, Маврикий Осипович! Никогда не занимавшись этнографическими работами, я должен отказать себе в удовольствии принять участие в предложенном Вами издании „Живописная Россия“».
— Вы же знаете, Михаил Евграфович большой оригинал, — продолжал Вульф. — На днях я беседовал с ним о «Живописной России».
«За трудное издание вы взялись, — сказал он. — Шутка ли — описать всесторонне Россию! Для этого мало ста литераторов и ученых. По-моему, вы хоть тысячу литераторов и тысячу ученых разошлите по стране, они и тысячной доли России не опишут».
Я возразил ему. Я даже показал Михаилу Евграфовичу двухтомное издание французов Артамова и Арманго «Россия — ее история, памятники древности и быт».
«Всю Россию втиснули в два тома! Это только одни французы могут. Они напишут, что русские свечки едят, водку бочками пьют, сморкаются в полы своих сюртуков, и думают, что охарактеризовали весь русский народ. А нам так нельзя. Мне кажется, об одном подмосковном селе надо писать полтома. Но вашу идею я одобряю. „Живописная Россия“ — это хорошо, это нужно! Так и передайте Петру Петровичу — хорошо!»
Петр Петрович только пожалел, что великий писатель земли русской отказался писать для «Живописной России». Но то, что Салтыков-Щедрин одобрил идею его путеводителя, было приятно и дорого ему.
Вульф выпустил семнадцать томов семеновского путеводителя под общим названием.
ЖИВОПИСНАЯ РОССИЯ ОТЕЧЕСТВО НАШЕ
под общей редакцией
П. П. Семенова,
вице-председателя императорского
Русского Географического общества.
Это были в роскошных малиновых переплетах, изузоренные вязью рисунков, украшенные резанными по дереву гравюрами, репродукциями с картин лучших художников, с приложением географических карт и схем объемистые тома.
Члены Географического общества, Академии наук, многих научных обществ, любители природы, краеведы, писатели, художники участвовали в создании этой грандиозной географической эпопеи. Сам Петр Петрович выступал в «Живописной России» с очерками «Небесный хребет» и «Заилийский край».
Он написал также статьи о Крайнем Севере Европейской России в его современном состоянии, об Озерной, Литовской, Белорусской областях, об экономическом состоянии Западной Сибири и Финляндии.
В своих очерках и статьях, опубликованных в «Живописной России», Семенов давал географическую и хозяйственную оценку областей. Он рассматривал природные и исторические условия, взаимодействие природы и человека.
Вот он рассказывает читателю о Крайнем Севере Европейской России — Архангельской и Вологодской губерниях. «Область эта, которую можно было бы назвать также Беломорской, почти совпадает в пределах Европейской России с бассейном рек Северного океана».
Описав границы Крайнего Севера, Семенов анализирует хозяйственную деятельность населения, исторические пути развития Крайнего Севера. И результат анализа: Беломорская область «развивается настолько же туже и медленнее, чем в других естественных областях Европейской России, насколько прирастает туже и медленнее численность населения Крайнего Севера».
И наконец, заключение, звучащее невольным приговором равнодушию, скудоумию, творческому бессилию русского самодержавия. «По мере того, как росло Русское государство, приобретая на западе, юге и востоке и отчасти колонизируя все новые и новые области, относительное значение Беломорской области для России все более и более умалялось. И в среде умножающейся семьи родных и приемных детей, возвращенных, колонизированных и завоеванных краев и областей, гораздо более богато наделенных дарами природы, суровый и относительно бедный и малолюдный северный край остался как бы забытым и до некоторой степени заброшенным пасынком».
