Сильвен Райнер - Эвита. Подлинная жизнь Эвы Перон
Мельгарехо приводил на банкеты своего коня, заставляя помощников обслуживать животное первым, подавать коню еду на серебряном блюде.
Отныне каждый генерал хотел обладать священными правами президента страны, единственной наградой, которую считал достойной своих сомнительных услуг. Войны возродились с развлекательной целью. Для солдат независимости снять военную форму было равносильно кастрации.
Перед смертью Боливар, сокрушенный своим идеалом, воскликнул: «Те, кто послужил революции, взбороздили море…»
Казалось, став независимой, эта пустыня хранила тоску по замкнутому миру, требовала феодализма, как формы звериного братства. Удары, наносимые каудильо, были отеческими ударами. Они мешали мысли развиваться. Жестокость устанавливала свои границы. Стремление созидать разбивалось об облака, без конца плавающие в безбрежности.
Военные правили, отдавая отчет в своих действиях лишь огромной тени на коне. Народ был надежно отстранен от раздела добычи. Иностранные компании — в основном американские — принимались эксплуатировать земли этих стран, находя среди генералов-президентов ловких посредников, абсолютно преданных, но в обмен рассчитывающих на прочную поддержку. Генералы Латинской Америки стали жиреющими посредниками в героической военной форме.
10
Счастье не улыбнулось аргентинским военным в 1951 году. Во время бесконечных национальных праздников они оставались второстепенными статистами, постоянно уступая место голодранцам-дескамисадос. Искусно лавируя и лучезарно используя чужие мысли, Перон в конце концов сам стал армией. Тысяча восемьсот аргентинских семей, владевших территорией, превышающей территорию Англии, Бельгии и Нидерландов вместе взятых, не потеряли ни дюйма своих угодий, хотя генерал время от времени бросал угрозу перераспределения земель.
Перон со своей профессиональной белозубой улыбкой оставался единственным символом национального величия. Он обращался к нации на языке, который мог бы звучать в заново окрашенной казарме. Ни одна женщина, отмечал он, не оказывала влияния на суперменов истории. Он жестко настаивал на этом тезисе. Но военных больше не устраивал этот генерал в паре с женщиной, окруженный подстриженными комнатными собачками, с бесчисленными драгоценностями и гардеробом маньяка-коллекционера, с тщательно выверяемыми по двадцать раз на день улыбками, с молниеносной любезностью. Военные считали, что их предал, буквально по евангелию, один из своих…
Военные не желали больше терпеть и эту женщину, которая каждый вечер неизменно появлялась в Каса Росада, у которой любое упоминание о церкви или армии вызывало досаду, укол в сердце.
Пленительная дама слишком часто появлялась вместо шефа, раздавая людям подачки, как кусочки сахара своим собачкам…
* * *Старый генерал Молина дал понять Перону, что армия готова повернуться к нему лицом, если он перестанет возиться с этой бывшей певичкой из мюзик-холла. Его коллеги утверждали, что благотворительные акции Эвиты лишают правительство Перона всяких признаков мужественности…
Как только Эвита учуяла настроения военных, у нее появилась навязчивая идея: оказаться лицом к лицу с Молиной, потребовать от него отчета, заставить объясниться. Молина отказывался от любых приглашений в Каса Росада. Тогда Эвита решила настигнуть старого генерала в его уединении. Она отправилась одна в штаб-квартиру, где заперся этот старый брюзга.
Предупрежденный о проклятиях Эвиты, генерал распустил слух, что совершенно не боится ее.
— Если эта бабенка попробует приехать в Кампо де Майо и выбросить меня на улицу…
Дважды подряд Эвита, злобно принимая вызов, являлась в гарнизон Кампо де Майо и требовала, чтобы ее пропустили к генералу, но не была принята. Часовой просто препровождал ее обратно.
После этого двойного унижения со стороны армии Перон почувствовал, что супруга пылает смертоносным жаром. Оказавшись меж двух огней, Эвитой и генералом, испуганный Перон, не зная, как избежать готовящегося взрыва, разволновался и наскоро устроил примирительный обед в Кампо де Майо.
Молина и Эвита демонстративно сделали вид, что не видят друг друга…
Эвита не преуспела ни в своем маленьком бунте, ни в идее большой смуты, но она пригрозила Хуану Перону, что настроит народ против генерала и вырвет у него из глотки знаки внимания, которые он должен оказывать супруге президента. Эвита стремилась заставить армию отступить, а Перон хотел все сгладить и примирить обе стороны на этом обеде, а кроме того, выиграть время, утопив гнев Эвиты в пошлой вежливости.
Эвита совершила свою первую большую ошибку, отправившись в одиночку к генералу Молине. Эта провокация была намечена как раз в тот момент, когда возникало все больше слабых мест в поддержке, которую Эвита могла получить от народа и от церкви. То, что первой даме Аргентины часовой два раза подряд давал от ворот поворот, и Молина осмелился на такую дерзость, доказывало, до какой степени плохо шли дела у богини голодранцев. Напрасно она рассталась с невозмутимостью народной королевы, чтобы вдруг снова опуститься до привычек артистки без ангажемента.
Давно уже Эвита пыталась добиться от армии права командовать специальным представительским полком. Ей хотелось проводить его смотр ежегодно в свой день рождения. Еще более заметная, чем всегда, сидя в пышной форме на белой лошади, она подражала бы английской королеве. Эвите уже надоели букетики душистого горошка, которые рассыпались всюду, где она появлялась. Она устала от своих парадных медсестер, распределявших от ее имени американский пенициллин, все поставки которого контролировал Фонд. Кончилось тем, что Эвиту больше не радовали плакаты с ее изображением, обрамленным рамкой в виде сердечка.
Эве Перон нужно более волнующее развлечение: командовать полком. Армейские начальники только пожимали плечами, узнав о таком нелепом требовании.
Часть седьмая
Большой цирк
1
В Голливуде Эвита отказалась когда-то от места парикмахерши или официантки в баре в ожидании своего шанса в кино. Презирая работу, связанную с услужением, даже если все вокруг убеждали в необходимости уступить, чтобы выжить, Эвита выжила своими собственными средствами. Презрение и ярость поддерживали ее.
После неудач с железнодорожниками, со старым генералом Молиной, с папским посланником, который не привез ей даже медали, после этого тройного распятия на кресте Эвита перестала ждать, надеяться и утешаться увертками и хитростями. Воля, полностью подчиненная чувству мести, продиктовала ей создать Фонд, чтобы расправиться с Благотворительным обществом. Теперь она возжелала получить пост, который в Латинской Америке никогда не занимала женщина: вице-президентство. Эвита считала это единственно возможной компенсацией за унижения прошедшего года.
