Антон Вильгоцкий - Кто такая Айн Рэнд?
Рэнд была рада помочь. По просьбе руководства КРАД она отправилась в Вашингтон, где давала показания в качестве свидетеля. В отличие от большинства других свидетелей, которые были вызваны, чтобы быть допрошенными по поводу их коммунистического прошлого, Рэнд пошла на это очень охотно. Коротко рассказав о тяготах советской жизни, она обрушилась с критикой на фильм «Песнь о России» – приторную романтическую историю 1944 года, снятую на волне американского военного союзничества с Советским Союзом. Ее показания получили широкую известность – особенно фраза, в которой она утверждала, что фильм является пропагандистским, поскольку в нем показано слишком много улыбающихся русских. «Разве люди в России перестали улыбаться?», – спросил один из конгрессменов. «Ну, если вы спрашиваете меня в буквальном смысле, то в основном да», – ответила Рэнд, вызвав смех аудитории.
Рэнд не понимала, что «Песнь о России» является не коммунистической пропагандой – а внутренней американской пропагандой, посвященной военному союзнику США. Когда представитель штата Джорджия, Джон Стивенс Бойд, напрямую спросил ее об этом, Рэнд выглядела смущенной, спросив его в ответ: «Какое отношение ложь о России имеет к военным действиям?». Позднее она утверждала: «Я не считаю, что американскому народу нужно лгать – в публичном или индивидуальном порядке. Почему бы не рассказать американцам правду? Почему не рассказать, что российская власть является диктатурой – но были причины, чтобы объединиться с ней, чтобы вместе уничтожить Гитлера и других диктаторов?». Рэнд была по-настоящему одержима вопросом честности в политике – но, поскольку она не смогла понять истинного контекста фильма «Песнь о России», ее показания не особо помогли в деле выявления коммунистического влияния в американских фильмах. Комитет более не был заинтересован в участии Рэнд в процессе и не стал вызывать ее на второй день слушателей, когда в том же контексте рассматривался фильм «Лучшие годы нашей жизни» (1946).
Оглядываясь назад, Рэнд испытывала смешанные чувства по поводу своего участия в этом процессе. Она была обеспокоена тем, насколько правительственное вмешательство в политические воззрения американцев допустимо с нравственной точки зрения. Но в личных заметках она убеждала себя, что предметом расследования КРАД являлось потенциальное членство некоторых людей в Коммунистической партии, а не сама их вера в коммунистические идеалы. Ее не заботил тот факт, что случайные попутчики, уличенные в симпатиях к коммунизму, могут стать жертвами «охоты на ведьм». Рэнд больше волновала неэффективность всего мероприятия, которое выглядело скорее каким-то фарсом, нежели серьезным расследованием. Более того – оно нанесло болезненный удар по репутации некоторых заинтересованных лиц. Слушания вызвали обратную реакцию, и люди, свидетельствовавшие против голливудских коммунистов попали в черный список. Многие друзья Рэнд из консервативных кругов – в том числе Альберт Маннхаймер – столкнулись с огромными трудностями, пытаясь найти работу в индустрии.
После краткого визита в Вашингтон Айн продолжила окучивать Нью-Йорк, где она запланировала широкий спектр литературной деятельности. Ее главной целью было исследование, необходимое для создания романа «Атлант расправил плечи». По мере того, как в ее сознании развивался сюжет, Рэнд все больше понимала, что центральную роль в ее истории предстоит играть кровеносным сосудам современной индустриальной экономики – железным дорогам и стали. Как и в случае с «Источником», она провела кропотливое исследование материальной части, чтобы произведение выглядело правдоподобным. Основную информацию ей предоставили сотрудники Центральной железной дороги Нью-Йорка. Рэнд замучила вопросами вице-президента по операциям и посетила с экскурсией Центральный вокзал Нью-Йорка, а также его подземные коммуникации. Кульминацией стала поездка на поезде в Олбани, во время которой ей разрешили ехать в кабине машиниста. В эмоциональном письме к Патерсон она рассказывала, как на короткий отрезок времени ей даже позволили управлять поездом. В Чикаго Рэнд провела еще один ряд встреч – на этот раз с руководителями сталелитейной компании Kaiser Steel и посетила ее гигантские заводы.
Глава 22
Война интеллектов
Визит Рэнд в Нью-Йорк также вновь активизировал ее отношения с Патерсон – отношения, которые знали взлеты и падения. Поначалу казалось, что их долгая дружба легко переживет переезд Рэнд в Калифорнию. Они с легкостью перенесли свои разговоры на бумагу, отправляя друг другу длинные письма, в которых развивали продолжительные дискуссии на интеллектуальные темы. Патерсон снабжала Рэнд информацией о событиях, происходивших в либертарианском мире Нью-Йорка, рассказывала о своих встречах с Гербертом Гувером и исполнительным директором DuPont Джаспером Крейном. Письма были проникнуты душевной теплотой – в одних из них Патерсон утешала Рэнд насчет проблем с издателями, давала советы по поводу того, как строить отношения с женами ее друзей-мужчин и хвалила ее предпочтения по части моды. Патерсон словно взяла на себя роль матери Айн. Она была особенно обеспокоена тем, что Рэнд продолжала употреблять бензедрин, чтобы придать себе сил для затягивающихся глубоко за полночь разговоров и длинных рабочих дней за письменным столом. «Прекрати принимать этот чертов бензедрин, идиотка! – предельно резко сказала она однажды. – Мне наплевать, зачем ты это делаешь – просто перестань!». Но Рэнд, все еще очень довольная теми творческими возможностями, которые дарил ей этот стимулятор, пропускала мимо ушей намеки Патерсон на то, что употребление бензедрина может превратиться в очень опасную привычку.
Вскоре тон их писем стал более прохладным. Занятая своими литературными трудами, Рэнд не могла поддерживать отношения на том уровне, который удовлетворял бы эмоциональным нуждам Патерсон. После трехмесячного перерыва в переписке Патерсон почувствовала себя брошенной, написав Рэнд: «Я считаю, что когда кто-то хочет поговорить с подругой или написать ей, это происходит спонтанно. Это не задание». Молчание Рэнд в ответ на это стало особенно болезненным для Изабель, которая заметила: «после того, как писатели становятся знаменитыми, я больше не слышу о них. У них есть много других важных дел, на фоне которых им становится не до меня». Патерсон опасалась, что Рэнд, как и многие другие стремившиеся к успеху авторы, попросту «окучивала» ее ради помощи в профессиональной карьере. На самом деле отношение Рэнд к Патерсон было искренним – но ей не удавалось надлежащим образом дать ей это понять. Прошло еще семь месяцев, прежде чем в середине 1945 Рэнд ответила Изабель, признавшись: «Я боялась писать тебе». Она подробно объяснила, почему это было так. Корни боязни писать письма друзьям частично произрастали из переписки с ее русской семьей, когда письма могли попасть на стол к следователям силовых ведомств, частично – из боязни быть неправильно понятой, и, наконец, не стоило забывать и о ее насыщенном графике. Патерсон это не удовлетворило – в ответ она написала Рэнд, что «человек не является фонарным столбом, который постоянно стоит «где-то там» для вашего удобства и не существует для вас все остальное время». Столь же терпким был тон и остального письма – там, где прежде у нее была припасена щедрая похвала для Рэнд и ее работ, теперь Изабель подвергала сомнению философские предпосылки Айн и ее видение истории.
