«Я много проскакал, но не оседлан». Тридцать часов с Евгением Примаковым - Завада Марина Романовна
Саша, внучка, ни с кем не советуясь, взяла, я рассказывал, грузинский псевдоним. Она профессионально занимается художественной фотографией. Увлеклась ею после окончания Института иностранных языков имени Мориса Тореза (он ныне стал университетом). Узнала, что из Лондонской академии в Москву приехали отбирать учеников на одногодичные курсы, и понесла свои работы. Ее протестировали и приняли. Год пробыла в Англии. Все абсолютно сама. Прошли ее первые две выставки — фотографа-художника Саши Харадзе.
Надо отметить, что я палец о палец не ударил, чтобы помочь своим внукам. Не в материальном плане. Тут я, естественно, помогаю. Вопросов нет. В смысле работы. Скажем, я даже не знал, что Женя устроился на телевидение, что его взяли на четвертый канал, потом перешел на первый. Я в этом никак не участвовал.
— Может, это неправильно по отношению к детям?
— Правильно. Во-первых, зачем я буду давить? Во-вторых, если честно, я им даже мешаю. Потому что многие подозревают, будто помогаю, проталкиваю. А в действительности они сами себя проявляют. Конечно, как человек, прошедший журналистскую школу, я с пристрастием смотрю сюжеты, подготовленные Евгением Сандро. Вижу, что он способен быть не только репортером, советую подумать над фильмом. В близости со старшим внуком я нуждаюсь особенно остро.
— Исподволь наблюдая за двумя Евгениями Примаковыми, Ирина Борисовна пришла к заключению: Женя-младший все больше напоминает деда. Вероятно, вы этого не замечаете. Но разве один звонок внука в прямой эфир радио «Эхо Москвы» (когда в бытность премьером вас в какой-то передаче обвинили в «экономической несостоятельности») не свидетельствует о знакомом стремлении вступиться за честь близкого человека, бойцовской готовности «дать сдачи»?
— То, что позвонил и заступился, он молодец. Но еще больший молодец, что мне не сказал об этом. Я узнал обо всем из заметки в «Московском комсомольце». Внук тогда заканчивал РГГУ.
— Всегда наступает момент, когда повзрослевшие дети больше сами влияют на старших, нежели позволяют влиять на себя. Вы поддаетесь влиянию младшего поколения? По попытке «осилить» металлорок поняли: во всяком случае, знаете, что это такое.
— Потому и предпочитаю бардовские песни. Но внуки, безусловно, влияют на меня, пусть даже я это не всегда ощущаю.
— Они советуют вам почитать кого-то из современных авторов, посмотреть фильмы на DVD? Иными словами, «развиться»?
— Это чаще Ирина прерогатива. Она тоже моложе меня — на двадцать три года. Но, в сущности, мои вкусы уже изменить сложно. Допустим, к «Чонкину», который в семидесятые — восьмидесятые годы был культовой книгой и за которую Войнович поплатился эмиграцией, я относился спокойно. А недавно Владимир Николаевич подарил мне свой исторический роман о Вере Фигнер, народовольцах «Деревянное яблоко свободы». Очень понравился.
В середине июля я был в Политехническом на вечере Евгения Евтушенко. Он позвонил: «Придешь на мой день рождения?» — «Приду, конечно». Мы знакомы больше сорока лет. Женя приезжал в Каир, когда я работал собкором, и две недели жил у меня. Мы сблизились. Несмотря на то что Евтушенко был уже известным поэтом, советник по культуре посольства отказался его представить нашим специалистам, собравшимся на вилле, — там было человек пятьсот. Заявил: «Я такого поэта не знаю». Ну, просто болван. Пришлось мне выходить на сцену и представлять гостя.
А теперь на знаменитую сцену в Политехническом меня вытащил Евтушенко. Я по просьбе Евгения Александровича прочел одно из лучших, как мне представляется, его стихотворений — «Кладбище китов». В нем есть потрясающие строки:
Евтушенко пригласил на свой день рождения Горбачева и меня. Михаил Сергеевич пришел на вечер с внучкой, а я с Ирой…
— Дома вы обычно читаете лежа перед сном?
— Прежде у меня была привычка почитать перед сном. А сейчас (смеется) привычка выпить мацони, посмотреть телевизор и заснуть у экрана. Меня тормошат: «Иди по-настоящему спать». — «Нет, хочу еще бокс посмотреть». Или там футбол, баскетбол… Около половины одиннадцатого я поднимаюсь в кабинет. Работаю где-то до часа ночи. Вот тогда и читаю.
Мне нравится, что внуки — читающие. Но это заслуга их родителей. Моя заслуга (или незаслута) лишь генетическая.
— А как внуки вас называют? Дедушка, дедуля?
— Дед. Маруську в пять лет я спросил: «Кто я тебе?» — «Дед». — «Почему?» — «Потому что ты старый». — «А она?» — показываю на Иру. Маруська заявляет: «Она мне бабуля». — «Но она же не старая?» — «Нет. Молодая». — «Тогда почему?» — «Потому что ты ее жених».
— Кого еще вы причисляете к своей семье, немыслимой внутри скандальных кавычек?
— Всех родственников — моих и Ириных. Сейчас мы с женой живем вдвоем. А до 2006 года с нами был Борис Константинович, папа Иры. Скромнейший человек, умница. Он к нам окончательно переехал, когда умерла Ирина мама — Наталья Валентиновна. Мы с тестем очень сдружились. Все вместе даже ездили отдыхать. Борис Константинович впервые оказался в Египте — в Шарм-аш-Шейхе, и я попросил свозить его в Каир, показать город. Тесть скончался три года назад. Для меня это большая потеря.
Я люблю, когда вся семья в сборе. Замечательное ощущение. Однако на постоянной основе такое, наверное, перебор. (Смеется.) Родные приезжают и порознь, и сообща. В этот уикэнд с нетерпением ждем Анюту с мужем и маленькой Алией.
— Анюта — дочь Ирины Борисовны?
— Я ее считаю и своей дочкой. А Алию просто боготворю.
— Откуда такое красивое нерусское имя?
— Внучка наполовину татарка. Такая смышленая! Ей нет двух с половиной лет, а уже говорит большими фразами, понимает по-русски и по-татарски. Татарскому ее учит отец, Ильяс. Отличный парень. Мы с Ирой в самых теплых отношениях с его родителями. Они инженеры, приезжают из Альметьевска. Простые, достойные люди.
В прошлую субботу у нас гостила правнучка Ника, дочь Жени от первого брака. Ей десять. Вторая дочка — четырехлетняя Ксения, сейчас с Женей и Светой в Израиле, где находится ближневосточный корпункт. А с Никой я сражаюсь в шахматы. Причем играю по-настоящему и обычно выигрываю. Но в шашки меня побеждает Никуша. Заканчивается тем, что Ира с ней едет по магазинам. В последний раз Ника захотела металлоискатель. Объяснила, что клад будет искать.
«Указатель имен» детей, внуков у меня слишком длинный. Давайте на этом остановимся. Я только добавлю, что недавно в семью влился Ленин.
— В смысле?
— В августе мы отпраздновали Сашину свадьбу. Она вышла замуж за Антона Ленина. Оказывается, на Волге есть село, и там Лениных много. Я Саше говорю: «Ты Крупской-то не станешь?» «Нет, — смеется, — я по фамилии Черникова, а по псевдониму — Харадзе».
— Что значит для вас дом? Тыл, место ночевки или, как гениально заметил писатель, «еще одна область уязвимости»?
— Я никогда не выстраивал иерархию, что у меня на первом месте: дом, работа, друзья. Думаю, если у любого мужика выбить из-под ног одну из этих основ, он будет «обесточен». Как бы я ни был загружен, у меня хватает душевных сил на семью. Разве можно спокойно работать, если дом шатается, непрочно стоит на фундаменте? Для меня дом — это и большие потери, и тыл, когда знаешь, что, идя своим путем, не надо с опаской оглядываться назад.
Впрочем, было у меня короткое время жилье, которое домом в широком значении слова я бы не назвал. Говорю о премьерской резиденции. Восемь месяцев там прожил, а не могу восстановить в памяти даже расположение комнат. Поразительная вещь! Отлично помню все свои квартиры. Рисовал вам тбилисскую коммуналку, в деталях способен воссоздать нашу первую московскую комнату на Валовой, затем тридцатидвухметровую трехкомнатную квартиру без коридора в панельном доме на Ленинском проспекте, 85. Естественно, не забыл пятикомнатную академическую квартиру, которую, став кандидатом в члены Политбюро, сдал и получил взамен двухкомнатную квартиру на улице Шу-сева для себя и трехкомнатную — для Наны с семьей. А вот устройство огромной резиденции председателя правительства напрочь вылетело из головы.
