Александра Юрьева - Из Харькова в Европу с мужем-предателем
Мои друзья не знали о «новой» девичьей фамилии Мары, потому что я никому не говорила об этом. Когда Мара по возвращении в Париж стала пользоваться фамилией Квислинг, сначала осторожно и главным образом за стенами пансиона, это вызвало некоторое недоумение у тех, кто совсем недавно знал ее под фамилией Пасешникова. Бывало, что нас обеих представляли новым знакомым как госпожа Квислинг и госпожа Квислинг, и сразу возникали неизбежные вопросы, но Мара объясняла, что мы состоим в родстве по браку с мужчинами Квислинг. Я находилась в таком подавленном состоянии, что мне нечего было добавить к этому.
Моя подруга Види в то время уже имела достаточное представление о моих семейных проблемах, и поскольку она была хорошо знакома с моим образом жизни, вкусами и привычками, то отлично понимала, в каком я была напряжении из-за постоянного присутствия Мары. Види невзлюбила Мару с самого начала и теперь относилась к ней крайне сдержанно. Она не вмешивалась в мои дела, но если мы оставались наедине, то Види спрашивала, как мои дела, ничего ли мне не нужно и не нуждаюсь ли я в какой-либо помощи. Каждый раз я отрицательно качала головой, помня данное Видкуну обещание всегда молчать. «Нет, спасибо, дорогая Види, у меня все хорошо, пожалуйста, не беспокойся. Я думаю, что справлюсь со своими проблемами сама».
Хотя Мара чувствовала холодное отношение к ней Види и других жильцов, было заметно, что это не слишком ее беспокоило. Она была в восторге от парижских магазинов, покупала себе все, что хотела, и могла часами примерять платья, костюмы, туфли и белье. Когда Мара расхаживала по нашей комнате в своей белой шляпке и грязном халате перед тем, как лечь спать или уйти куда-то, она производила неприятное впечатление. Но на людях она выглядела аккуратной. Ее прическа и макияж всегда были в порядке, она была в идеально выглаженной одежде, которая гармонировала с туфлями и сумкой. Одним словом, выглядела прекрасно и хорошо себя держала.
Я никогда не говорила с ней о Видкуне, даже когда она заговаривала о нем сама. Когда Мара говорила о нем, ее тон становился пренебрежительным, и все указывало на то, что она не уважала и не боялась его. А я держала свой язык за зубами.
Постороннему наблюдателю мы казались самыми близкими подругами, так как повсюду ходили вместе. К тому же в то время я ничего не знала о том, что происходило за моей спиной и, конечно, не могла заглянуть в будущее, поэтому меня утешала мысль, что я, а не она, все еще жена Видкуна. Это позволяло мне поддерживать с ней корректные отношения, что было необходимо, учитывая то, что мы жили в одной комнате. Бесполезные разногласия превратили бы мою жизнь в настоящий ад. Но я чувствовала, что с каждым днем, прожитым таким образом, мои силы постепенно покидали меня, и мои друзья в пансионе видели это и волновались за меня.
Как-то я была одна в комнате, читая одну из двух ежедневных русских газет, издаваемых в Париже, а Мара рассматривала рекламу в той же газете и постоянно прерывала меня замечаниями о том, что эти объявления рассказывали о жизни белоэмигрантов за границей. Вдруг она встала и заявила, что ей очень захотелось хорошей русской еды. Вырвав страницу с названиями и адресами русских ресторанов, разбросанных в ту пору по всему Парижу, она сказала, что мы должны начать посещать их немедленно. Первый русский ресторан, в который мы отправились, находился недалеко от пансиона. Он был небольшим, но с замечательной кухней, они очень гордились своим поваром, который прежде работал при царском дворе. В то время, вероятно, были сотни парижских поваров, которые с разной степенью правдивости уверяли, что в прошлом они готовили еду для царя или для какого-нибудь великого князя. По крайней мере во многих русских ресторанах было хорошее меню. Куда бы мы ни ходили, мы всегда съедали слишком много. Эти русские рестораны привлекали Мару не только очень вкусной едой, но и тем, что там она могла говорить на своем родном языке. Впервые в жизни Мара оказалась среди людей, которые были знамениты и занимали высокие посты в старой России. Сначала я думала, что ей просто нравилось новое окружение, но сейчас, когда я знаю значительно больше, мне кажется, что она искала людей, которых «Трест» надеялся заманить в свою ловушку. Если Мара рассчитывала узнать о моих «подозрительных» контактах, то вскоре она разочаровалась, потому что я никогда не встречала там своих знакомых из России.
Естественно, не все, кто говорил о своем благородном происхождении, были таковыми на самом деле, но в этой первой волне эмиграции в основном были выдающиеся люди, которые потеряли все во время революции и бежали за границу. Все в них говорило о прежней привилегированной жизни: их простые и элегантные манеры, знание иностранных языков и многое другое. Организаторам «Треста» было известно, что некоторые из этих людей принимали активное участие в подпольной работе, направленной на освобождение России от советского режима.
Теперь, когда у Мары появились новые интересы, она стала проводить время с молодым армянином, которого она встретила во время своего первого визита в Париж, и его друзьями. Я была очень рада этому, поскольку теперь у меня была возможность побыть несколько часов в своей комнате в одиночестве или побеседовать с друзьями из пансиона, которые расспрашивали меня о моих неприятностях. Все они, и особенно Види, недоуменно спрашивали, что сделало меня такой апатичной и подавленной, почему я выгляжу такой озабоченной и провожу с ними так мало времени, особенно после возвращения Мары? Я не знала, что ответить на их вопросы. Во-первых, они, вероятно, догадывались о том, что происходило, а во-вторых, я боялась, что если скажу что-нибудь или приму любое их предложение о помощи, то это приведет в ярость Видкуна и ухудшит мое положение.
В конце концов Маре надоели походы по магазинам и ресторанам, и она начала искать новые интересы среди русских эмигрантов и армянских друзей. Она бросила свои уроки французского языка и снова возобновила свой тщательный контроль над моей жизнью.
Из русской газеты или от знакомого Мария узнала о Русской студии искусства, которая совсем недавно открылась в Париже. Это была театральная школа, направленная на обучение людей для работы в киноиндустрии, которая уже тогда имела большую популярность и конкурировала с театром. Рассказывали много историй о людях, которые сделали головокружительную карьеру на этом новом поприще. Русская студия искусства гарантировала, что ее лучшие студенты будут рекомендованы режиссерам крупных международных кинокомпаний.
Мария вернулась полной энтузиазма после ее первого посещения Русской студии искусства. Несмотря на то, что стоимость обучения была достаточно высокой, она записалась сразу же и прошла вступительный экзамен. Она сказала, что мне тоже следует записаться туда.
