Борис Мезенцев - Опознать отказались
Смутное, но тяжелое предчувствие не покидало, оно угнетало и тревожило. Минуты тянулись мучительно медленно, а часы казались сутками. Когда стемнело, я вышел во двор, лег на траву и, вглядываясь в темноту, ждал ребят. Анатолий и Владимир появились со стороны огорода, и это меня еще больше насторожило, тем более, что в руках они держали пистолеты. Друзья были взволнованны. Предчувствие меня не обмануло: что-то произошло.
— Что случилось? В чем дело? — набросился я на них. — Да говорите же наконец!..
Зашли в дом. Вид у ребят был настолько подавленный, что, взглянув на них, Татьяна Евгеньевна застыла в ожидании какого-то страшного известия. Владимир в меньшей мере, чем Анатолий, справлялся с волнением. Он был смертельно бледен, углы рта нервно дергались, глаза неподвижны.
Глядя в сторону, командир хрипло заговорил:
— Несколько часов назад… в районе Новоселовки какие-то ребята… попали в засаду. Завязалась перестрелка… хлопцы погибли. Был убит или тяжело ранен унтер-офицер… или офицер. Весь этот район оцепили. В городе усилены патрули. Кругом облавы и обыски.
— Ты что-то недоговариваешь. Говори все! Кто были эти хлопцы, сколько их? — нетерпение все больше овладевало мною. — Говори же, говори!..
— Понимаешь, — почти шепотом продолжал Анатолий, — в Новоселовку ушли Коля Абрамов и Саша Лобода. У обоих пистолеты, а у Коли… и «лимонка». Что там произошло, мы не знаем.
— Но, может быть, это не они, а кто-то другой? — сдерживая крик, спросил я.
— Возможно… не они, — усаживая меня на кровать, сказал Владимир. — Возьми себя в руки.
Казалось, что голос доносится откуда-то издалека, я его еле слышал.
— Коля, Коля… — вырвалось у меня, и я заплакал.
Татьян а Евгеньевна, закрыв лицо руками и прислонившись к стене, тихо плакала. Политрук начал успокаивать, пытался убеждать, что погибли не наши ребята.
— Через день-два, — то и дело покашливая, говорил он, — мы узнаем, что произошло в поселке… в Новоселовке. Ты, Борис, возвращайся в Часов Яр. Подумай там с Леней Иржембицким и Мурадяном о квартирах для десяти-двенадцати человек. Квартиры нужны будут завтра же!
Анатолий посмотрел на часы, строго добавил:
— Володя прав. Тебе надо уходить. Намеченная операция отменяется. Завтра к вечеру жди людей. Встреча у крайнего карьера. Я или Володя будем с первой группой.
Спокойный голос командира немного подействовал, и я, овладевая собой, понял, чего от меня требуют.
— Конспиративные квартиры есть. Человек восемь смогу разместить сразу. Люди проверенные, надежные. Двоих могу взять к себе. Троих можно спрятать у знакомых девчат.
Пытался говорить спокойно, но что-то сдавливало грудь, голова раскалывалась от боли. Я понимал, что ребята страдают ничуть не меньше, но вот нервишки у меня почему-то слабее, тряпичнее, как говорил политрук.
Через несколько дней стали известны обстоятельства гибели Николая Абрамова и Александра Лободы.
В Новоселовке у Александра были знакомые, у которых он иногда появлялся. После того как из склада были забраны пулеметы и велосипеды, ему предложили не показываться в селе, тем более, что он был очень приметен: на лице постоянно была повязка. Кроме того, у него не было никаких документов. В Новоселовке немцы учинили повальные обыски, арестовали нескольких сельчан. Но партизан обнаружить им не удалось, и никаких сведений о них фашисты не раздобыли.
Однако кто-то из жителей села видел в городе на велосипеде «одноглазого», который ранее бывал в Новоселовке, но после «ограбления» склада исчез. Поползли слухи, высказывались догадки, предположения.
Об этом стало известно гестаповцам, имевшим в селе своих осведомителей. За несколькими домами, где ранее видели Лободу, установили наблюдение. На протяжении двух недель человек с повязкой не являлся, но засады не снимались.
В Новоселовке остановилась новая воинская часть. Технику немцы замаскировали за селом в большом фруктовом саду. Там же под открытым небом находилось большое количество боеприпасов, накрытых брезентом и сетками.
Николай Абрамов и Александр Лобода узнали об этом и пошли в разведку. У них были пистолеты, а у Николая еще и граната. Вначале двигались вдоль села за огородами, но потом вышли на улицу и направились к дальней окраине. Когда пол Новоселовки было уже позади, мимо проехали два солдата на велосипедах, потом обогнал мотоцикл, прошмыгнула легковая автомашина с двумя офицерами. Ребята шли спокойно, о чем-то беседуя. Ничто у них не вызывало подозрений, а тем более тревоги, поведение немцев было обычным.
Лишь когда они приблизились к окраине села, заметили что-то неладное. Потом убедились, что за ними наблюдают. Почуяв опасность, ребята свернули в первый попавшийся двор и направились к высоким кустарникам, растущим за огородами.
Вдруг окрик:
— Хальт! Хальт! Рус — сдавайся…
— Комсомольцы не сдаются! — крикнул Николай. По ним открыли огонь. Отстреливаясь, ребята бросились к зарослям.
Александр упал, срезанный автоматной очередью. Николай на мгновенье остановился, увидел бегущего к нему с пистолетом унтер-офицера. Дважды выстрелив, Николай увидел солдат, вынырнувших из-за сарая. Он бросил в них гранату, но она почему-то не взорвалась. Побежал и тут же упал. Гитлеровцы будто боялись подходить к погибшим ребятам. Тяжелораненого унтера отвезли в госпиталь, в тот же вечер он скончался.
К месту гибели подпольщиков наехало множество всякого начальства. Самый внимательный обыск не дал никаких сведений о личности убитых: документов у них не оказалось.
Кто они? Откуда пришли? Кем посланы?
Много возникало вопросов у жандармских и полицейских чинов, но ответов на них не находилось. Эсэсовский офицер орал на солдат, обзывал их кретинами и свиньями за то, что не могли живьем взять хотя бы одного партизана.
— Дегенераты! — неистовствовал взбешенный офицер, злобно глядя на растерянных солдат, которые считали, что они справились со своей задачей.
И вот кого-то осенило: собрать из близлежащих городов и сел полицейских, квартальных и всякого рода «своих людей» для опознания трупов. Потом согнать как можно больше жителей с округи для осмотра убитых. У близких или у родственников при виде погибших, мол, могут не выдержать нервы.
Установив личность хотя бы одного из партизан, легко будет, схватившись за эту ниточку, размотать весь клубок.
Около партизан была поставлена круглосуточная охрана.
Александр лежал на боку. Рука прижата к туловищу, другая, с зажатым в ладони комком земли, отброшена в сторону. Автоматной очередью выбит и второй глаз, на лице следы нескольких ран. Узнать его почти невозможно даже хорошо знавшим его людям.
