Ирина Ободовская - Роковая красавица Наталья Гончарова
Из литературных источников прошлого известно, что некоторые исследователи ставили в вину Наталье Николаевне так называемое свидание с Дантесом на квартире у Идалии Полетики. Вопрос этот по-разному освещается в пушкино-ведческой литературе. Но прежде чем говорить об этом, несколько слов о самой Полетике. Что представляла собою эта женщина и чем можно объяснить многие ее поступки?
Полетика была незаконной дочерью графа Григория Александровича Строганова, родственника Гончаровых, о котором мы уже неоднократно упоминали. В бытность свою русским посланником в Испании он влюбился в португалку графиню д Эга, сошелся с ней и увез ее в Россию. Родилась Идалия. Впоследствии, после смерти жены, Строганов женился на д Эга, но Идалию не удочерил, она считалась «воспитанницей». Полетика не говорила «я была у родителей», а «…у Строгановых». Для самолюбивой женщины это значило очень многое. Это обстоятельство, мы полагаем, и сформировало характер Идалии Полетики – женщины красивой, умной, но злобной и мстительной.[123]
В 1826 году она вышла замуж за ротмистра кавалергардского полка А. М. Полетику (с 1836 года – полковник).
Идалия приходилась троюродной сестрой Наталье Николаевне. Видимо, они были в близких отношениях (об этом можно судить и по письмам Пушкина), пока не произошло что-то между нею и Пушкиным, после чего Полетика возненавидела его. Но это «что-то» до сих пор не установлено.
О встрече Натальи Николаевны с Дантесом у Полетики существует три основных источника, опубликованных в печати. Все они давно известны, но у ряда исследователей и писателей, в частности у А. Ахматовой, возникли сомнения в их достоверности. Напомним кратко об этих публикациях.
Впервые сообщение о таком факте появилось в конце 80-х годов в «Рассказах о Пушкине», записанное Бартеневым со слов В. Ф. Вяземской. Вот что он пишет: «Мадам Полетика, по настоянию Геккерна[124], пригласила Пушкину к себе, а сама уехала из дому. Пушкина рассказывала княгине Вяземской и мужу, что, когда она осталась с глазу на глаз с Геккерном, тот вынул пистолет и грозил застрелиться, если она не отдаст ему себя. Пушкина не знала, куда ей деваться от его настояний; она ломала себе руки и стала говорить как можно громче. По счастью, ничего не подозревавшая дочь хозяйки дома явилась в комнату, гостья бросилась к ней».
Второй источник – беллетризованные воспоминания А. П. Араповой, опубликованные в 1907—1908 годах в приложении к журналу «Новое время» под названием «К семейной хронике жены А. С. Пушкина».
Арапова пишет, что Дантес добивался свидания с Натальей Николаевной, будучи уже женатым на ее сестре. Местом встречи была избрана квартира Полетики (кем избрана? – И. О. иМ. Д.). Дантес якобы написал Пушкиной письмо, «вопль отчаяния с первого до последнего слова», он умолял ее встретиться с ним, чтобы переговорить, «заверяя честью, что… ничем не оскорбит ее достоинство и чистоту». Письмо, однако, заканчивалось угрозой застрелиться и что тогда обожающая его жена последует его примеру! И Арапова пишет, что свидание было «столь же кратко, как невинно».
В. Ф. Вяземская говорит, что Дантес вынул пистолет и хотел застрелиться, а Наталья Николаевна «ломала себе руки».
Откуда такие подробности? Трудно себе представить, чтобы Наталья Николаевна так сама говорила о себе. Все это описано в духе эмоциональных, но не всегда достоверных свидетельств Вяземской. Она откуда-то узнала о свидании и придала ему свое толкование.
Рассказ Араповой о свидании записан со слов гувернантки уже после смерти Натальи Николаевны.
Мы уже неоднократно писали в наших предыдущих работах, что большинство ее высказываний основано на разговорах гувернанток, нянек, светских сплетнях, «свидетельствах» врагов Пушкина и т. п. Ей можно доверять только в некоторых ее личных воспоминаниях о Наталье Николаевне Ланской, когда Араповой было 16—18 лет. Ко всему остальному следует относиться сугубо критически.
Обращает на себя внимание еще один эпизод. Арапова сообщает, что во время свидания, во избежание каких-либо помех, у дома Полетики дежурил П. П. Ланской, «друг Полетики». Откуда такие сведения? Уж не от родителей же! Она не постеснялась даже приписать подобную роль своему отцу, сказав только, что тогда он еще не был знаком с Пушкиной. Но по последним, совершенно достоверным сведениям, установленным М. Яшиным, Петра Петровича с октября 1836 года по февраль 1837 года вовсе не было в Петербурге, он находился в служебной командировке и, следовательно, не мог «дежурить» у дома Полетики.
Да и зная теперь лучше этого человека, трудно себе представить его в этой роли.
Теперь перейдем к последнему свидетельству об этой встрече у Полетики – оно принадлежит Александре Николаевне Гончаровой-Фризенгоф и ее мужу[125]. Задумав писать свои «Воспоминания» о матери, Арапова запросила супругов Фризенгоф, живших за границей, и, очевидно, поставила им ряд вопросов в связи с трагической гибелью Пушкина. Александра Николаевна в то время была разбита параличом и, по-видимому, не могла писать сама, поэтому с ее слов Араповой писал Густав Фризенгоф, который высказал и свои суждения по тому или иному поводу.
Фризенгоф, по образованию юрист, много лет служивший дипломатом, в том числе и в России, к письму отнесся весьма осторожно, чувствуется, что он писал, взвешивая каждое слово и жены, и свое. Работая в архивах, мы познакомились (уже после выхода книги «Вокруг Пушкина») со многими письмами Густава Фризенгофа, и у нас создалось впечатление, что это был культурный и порядочный человек. Его обширная общественная деятельность в конце жизни подтверждает это. Думаем, что свидетельству супругов Фризенгоф можно доверять, тому способствует и серьезный, спокойный тон письма, чего нельзя сказать о двух вышеприведенных «источниках».
Вот что писал Фризенгоф в 1887 году Араповой:
«Что же касается свидания, то ваша мать получила однажды от г-жи Полетики приглашение посетить ее и когда она (Н. Н. Пушкина) приехала туда, то застала там Геккерна[126] вместо хозяйки дома; бросившись перед ней на колени, он заклинал ее о том же, что и его приемный отец в своем письме[127]. Она сказала жене моей, что это свидание длилось только несколько минут, ибо отказав немедленно, она тотчас уехала».
Спрашивается, почему Арапова не упомянула о том, как это свидание описано Фризенгофами, что кажется более достоверным? Она утаила письмо, ни словом не обмолвившись о его существовании. Полетику же Арапова рисует женщиной очень привлекательной, «блестящего ума» и вообще никак не осуждает ее. Писались эти строки уже в начале нашего века, возможно, у нее были свои причины для этого (скажем, связи с потомками Полетики).[128]
