Марк Ферро - Николай II
Вечером в Совете министров происходила бурная дискуссия. Министр внутренних дел был вне себя оттого, что председатель Совета министров в его отсутствие встречался с председателем Думы Родзянко. Он кричал: «Я прикажу арестовать вашего Родзянко и распущу Думу!» Это заседание оказалось особенно примечательным по той причине, что на него прибыл генерал Хабалов с только что полученной от царя телеграммой:
«Повелеваю завтра же прекратить в столице беспорядки, недопустимые в тяжелое время войны с Германией и Австрией. Николай».
Позже перед комиссией, созданной Временным правительством, генерал Хабалов объяснил:
«Эта телеграмма, как бы вам сказать? — быть откровенным и правдивым: она меня хватила обухом… Как прекратить завтра же? Сказано: «завтра же»… Государь повелевает прекратить во что бы то ни стало… Что я буду делать? Как мне прекратить? Когда говорили: «Хлеба дать» — дали хлеба, и кончено. Но когда на флагах надпись «Долой самодержавие», какой же тут хлеб успокоит! Но что же делать? — царь велел: стрелять надо…»
Четвертый день выпал на воскресенье. Петроградцы встали позже обычного. Выйдя из дому, они обнаружили солдат на боевых постах. Генерал Хабалов уже послал телеграмму императору: «Сегодня, 26 февраля, с утра в городе спокойно».
В полдень окраины пришли в движение и в центре население вышло на улицу. Солдаты сооружали заграждения на мостовой, вели наблюдения за тротуарами; приказы отдавались издали звуками горна. Однако люди подходили к солдатам, вели с ними мирные беседы, и солдаты отвечали им тем же. Офицеры неоднократно отдавали распоряжения прекратить переговоры с толпой. Раздраженное командование нервничало, чувствуя, что теряет авторитет.
В Думе депутат В. Маклаков предложил «план»: объявить одновременно отставку правительства, перерыв в работе Думы на три дня и сформировать «правительство доверия» во главе с популярным в стране генералом, например генералом Алексеевым. Под «правительством доверия» имелось в виду правительство, ответственное перед Думой. Однако правительство отклонило это предложение и объявило осадное положение, уверенное в том, что оно удерживает ситуацию в городе в своих руках. Оно сообщило царю, что на пятый день беспорядков не произойдет.
И в самом деле, вечером 26 февраля демонстранты были измучены и пали духом. Политические организации также не верили в успех, и все полагали, что и на этот раз революция потерпела крах.
«В ранние утренние часы 27-го, — писал Троцкий, — рабочие представляли себе решение задачи восстания неизмеримо дальше, чем оно было на деле. Вернее сказать, они видели задачу почти полностью впереди, тогда как она была уже на девять десятых позади. Революционный натиск рабочих на казармы совпал с готовым уже революционным движением солдат на улицы. В течение дня эти два мощных потока сливаются воедино, чтобы бесследно размыть и снести сперва крышу, затем стены, а позже и фундамент старого здания».
Возмущенные приказом стрелять в толпу, полученным накануне, солдаты перехватили инициативу у рабочих. Они заперли в казармы своих офицеров, кое-кого из них расстреляв, и присоединились к демонстрантам. Пристроившись к колонне рабочих, они вместе направились к Таврическому дворцу, где заседала Дума. Революция победила.
В этот день, 27 февраля, в течение нескольких часов произошел крах царизма, и, как символ этого поражения, колонна солдат со знаменем впереди направилась к Зимнему дворцу. Французский свидетель граф Шамбрен рассказывает:
«В то время, когда горел Дворец правосудия, Павловский полк выступил из казарм с оркестром во главе. Я смотрю, как мимо меня проходят плотными рядами его батальоны под командой унтер-офицеров. Я инстинктивно двинулся за ними. К моему огромному удивлению, они идут в направлении Зимнего дворца, входят в него и — приветствуемые часовыми — заполняют и захватывают дворец. Я стою несколько минут в ожидании и вижу, как медленно ползет вниз императорский флаг, спускаемый невидимой рукой. И тут же на этой заснеженной площади, где я стою в одиночестве, сердце мое сжимается: над дворцом взмывает красное полотнище».
Когда 20 тысяч демонстрантов прорвались в сад Таврического дворца, депутаты потеряли голову. Некоторые, боясь, что их убьют, вышли на улицу, чтобы смешаться с толпой. Другие, как, например, Милюков, считали, что следует оставаться и достойно встретить толпу. Депутат-монархист Шульгин прекрасно описал волнение депутатов:
«…Вся Дума была налицо… Кругом сидели и стояли, столпившись, стеснившись… Встревоженные, взволнованные, как-то душевно прижавшиеся друг к другу… Даже люди, много лет враждовавшие, почувствовали вдруг, что есть нечто, что всем одинаково опасно, грозно, отвратительно… Это нечто была улица… уличная толпа… Ее приближавшееся дыхание уже чувствовалось. С улицей шествовала та, о которой очень немногие подумали тогда, но очень многие, наверное, ощутили ее бессознательно, потому что они были бледные, со сжимающимися сердцами… По улице, окруженная многотысячной толпой, шла смерть…»
«Пришли ли эти солдаты, чтобы напасть на нас или защитить нас…» — эти слова прекрасно соответствуют двойственности создавшегося положения. С одной стороны, депутаты Думы, предчувствуя подъем народного недовольства, без конца заклинали монарха принять их помощь для отражения общего врага: внешнего — немцев и внутреннего — революционеров. С другой стороны, чтобы оказать давление на царский режим, они не прекращали нападок на правительство и царя и таким образом подогревали недовольство масс.
Спас положение один из депутатов-социалистов — Александр Керенский, который бросился навстречу демонстрантам и приветствовал их от имени Думы. В его присутствии они совершили первый революционный акт, создав без всякого на то разрешения «Комитет по восстановлению порядка и отношениям с учреждениями и отдельными лицами», само название которого говорило о его программе. В то же самое время в одном из крыльев дворца другие депутаты-социалисты создали с руководителями подпольных организаций Совет, состоявший из представителей профессиональных союзов, кооперативного движения, партий эсеров, меньшевиков и большевиков, а также анархистских организаций. Меньшевик Чхеидзе, избранный председателем, и Керенский — его заместителем поддерживали связь между Комитетом и Советом. На следующий день они создали Временное правительство, законность которого подтвердил Совет. В правительство вошли князь Львов от «Союза земств», ставший его председателем, Гучков, Милюков и Керенский. Родзянко в него не вошел; как председатель Думы, он пытался установить, что происходит в Ставке и, главное, как поступит царь.
