Марк Ферро - Николай II
«Дом разваливается», — отмечала Зинаида Гиппиус. Он разваливался сверху, но разваливался одновременно и снизу, так как недовольство масс достигло крайней степени. В докладе полиции, датированном концом 1916 года, говорилось: «Рабочий пролетариат здесь близок к отчаянию, и достаточно какого-нибудь одного даже провокационного сигнала, чтобы в столице разразились стихийные беспорядки с тысячами и десятками тысяч жертв…
Даже в том случае, если принять, что рабочий заработок повысился на 100 %, все же продукты повысились в цене на 300 % в среднем. Невозможность добыть даже за деньги многие продукты питания и предметы первой необходимости, трата времени на стояние в очередях при получении товаров, усилившиеся заболевания на почве скверного питания и антисанитарных жилищ… и пр. сделали то, что рабочие уже в массе готовы были на самые дикие эксцессы «голодного бунта»…
Отсутствие простого права свободного перехода с одного завода на другой, по мнению социал-демократов, превратило пролетариат в «бесправное стадо», пригодное лишь к «убою на войне».
Запрещение рабочих собраний — даже в целях устройства лавочек в столовых, — закрытие профессиональных организаций… заставляют рабочие массы… резко отрицательно относиться к правительственной власти и протестовать всеми мерами и средствами против дальнейшего продолжения войны».
Число стачечников, составлявшее в 1915 году 553 094 человека, в 1916 году достигло 1 086 354 человек. Цены выросли по крайней мере в три раза.
Недовольство оказалось заразительным: оно дошло до войск, вначале тыловых частей, а затем и до батальонов на передовой, и без того недовольных массовыми людскими потерями в 1915 и 1916 годах, вину за которые они возлагали на своих офицеров. В письмах солдат, перехваченных цензурой, говорилось о том, что они отомстят, когда закончится война, «а быть может, и раньше».
В Петрограде к середине сентября почти не осталось запасов муки. Командующий военным округом генерал Хабалов решил ввести продовольственные карточки. Сведения об этом дошли до толпы, и на другой день в булочные выстроились очереди, а затем и во все продовольственные лавки. Опустошенные за несколько часов, некоторые из них закрылись. Люди собирались толпами, били витрины. Беспорядки продолжались и в последующие дни, они происходили обычно после многочасовых ожиданий на морозе, после того как толпа слышала неизбежное «ничего нет».
Дума собралась на сессию 14 февраля, и несколько депутатов назвали в своих выступлениях министров «неспособными». Они призвали их уйти со своих постов, говоря, что во Франции народ в свое время сумел «смести трон»… Однако новый председатель Совета министров князь Голицын и его министры заставили депутатов произносить свои речи впустую: они не явились в Думу, демонстрируя свое презрение к ней.
Предчувствуя бурю, левые депутаты пытались установить связь с нелегальными организациями. В доме Максима Горького собрались для переговоров депутаты, в частности Керенский и большевик Шляпников, однако прийти к соглашению они не смогли: одни верили в революционное движение, другие — нет, и все ограничилось перебранкой между «оборонцами» и «интернационалистами».
В это время социалистические партии и профессиональные союзы пытались организовать демонстрацию 23 февраля, в так называемый «день рабочих». Однако к соглашению прийти не сумели. И тогда решили выступить самостоятельно женщины.
Утром 23 февраля, когда работницы и некоторые присоединившиеся к ним рабочие строились в ряды, революционные организации обратились с призывом ко всем принять участие в демонстрации. В этот первый день женская демонстрация пополнилась рабочими, которых уволила дирекция Путиловского завода. За ними вскоре последовали тысячи других трудящихся.
Опасаясь беспорядков в центре города, власти распорядились закрыть конторы и магазины. Служащим предложили не выходить на работу, они отправились посмотреть на демонстрацию, и многие присоединились к ней. «Забастовщики вели себя серьезно и с достоинством»,-отмечает одна свидетельница. Таким образом, петербургское мещанство также присоединилось к демонстрации трудящихся, протестующей против царизма. Впервые в истории России рабочий класс вырвался из своего гетто, и другие социальные слои проявили к нему симпатию.
Настроение в городе было довольно веселое. Казалось, что это праздничный день. Трамваи остановились, разъезжали казачьи патрули, которых приветствовала толпа. Всех поражала пассивность полиции.
На второй день, 24 февраля, снова основную роль играли работницы: они поставили перед собой задачу пройти по Невскому проспекту и привлечь к себе как можно больше внимания. В 8 часов утра к работницам присоединились рабочие, и все вместе отправились с окраин города к центру. Однако на этот раз полиция оказалась на местах, пытаясь помешать демонстрантам пересечь мосты на Неве.
Тогда демонстранты пересекли Неву по льду и выстроились в ряды на другом берегу реки. Во главе колонны несли красные флаги, демонстранты распевали «Марсельезу». Огромная толпа собралась в конце Невского, на Знаменской площади. Раздавались крики: «Да здравствует Республика!» Казаки гарцевали на конях, толпа их приветствовала. Один из демонстрантов заметил, как казак по-заговорщически подмигнул ему. Затем появилась конная полиция с криками «Разойдись!» Раздались выстрелы, демонстранты стали разбегаться, однако полиция, не имевшая на то указаний, их не преследовала.
И на этот раз поражало отношение к демонстрантам казаков.
На третий день, 25 февраля, основными организаторами забастовок и демонстраций были большевики. Забастовки возобновились с необычайным размахом.
Военный министр Беляев снова отдал распоряжение помешать демонстрантам пересечь Неву, однако стрелять не разрешалось из-за неблагоприятного впечатления на союзников, но предписывалось заранее взломать на реке лед. Однако генерал Хабалов не отдал никаких указаний, и, так же как и накануне, люди с окраин смогли прорваться в центр города. Здесь, на Знаменской площади, произошел следующий случай. Когда один из ораторов произносил перед манифестантами речь, появилась конная полиция. Полицейские намеревались разогнать демонстрантов, но никто со своих мест не двинулся. Один из полицейских прицелился в оратора, толпа закричала. Из снежного облака возник казак и сразил «фараона» саблей. Толпа остолбенела от удивления.
Вечером в Совете министров происходила бурная дискуссия. Министр внутренних дел был вне себя оттого, что председатель Совета министров в его отсутствие встречался с председателем Думы Родзянко. Он кричал: «Я прикажу арестовать вашего Родзянко и распущу Думу!» Это заседание оказалось особенно примечательным по той причине, что на него прибыл генерал Хабалов с только что полученной от царя телеграммой:
