София Шуазель-Гуфье - Исторические мемуары об Императоре Александре и его дворе
Когда, в день моего отъезда из Царского Села, я обратилась к императрице-матери с просьбой о прощальной аудиенции, государыня пригласила нас с графом Ш*** к своему столу в Павловске. Прежде чем отправиться к Ее Величеству, я зашла к почтенной добрейшей княгине Ливен, воспитавшей всю императорскую семью, которую она обожала и о которой мы с ней беседовали все время, пока были вместе. Я смею утверждать, что в эту минуту сердца наши бились в унисон. Я последовала за княгиней в гостиную и вскоре в кругу, где я сидела, государыня соблаговолила обратиться ко мне с любезным упреком, говоря, что это очень нехорошо, что я так скоро уезжаю. За обедом государыня жаловалась на плохую погоду в этом году и прибавила: «А что думает о нашем климате графиня Шуазель?» Если б я сидела ближе к государыне, я бы позволила себе заметить, что при виде обилия украшавших стол чудных фруктов трудно поверить, что не находишься в самом прекрасном климате мира. Выходя из-за стола, Ее Величество подозвала к себе графа Ш*** и меня, чтобы полюбоваться в большое окно из цельного стекла прелестным видом в парк и водопадом на искусственных скалах, украшенных развалинами. Падающая с высоты этих скал вода теряется в прозрачном озере, окруженном группами деревьев, среди которых открываются виды на церковь, деревни и т. д. Императрица сказала графу Ш***: «Ваш отец очень любил эту гостиную и этот вид; он часто бывал здесь при Его Величестве покойном императоре Павле». Она повторила эти последние слова проникновенным тоном. Эта достойная государыня сохранила благочестивую и нежную память о своем несчастном августейшем супруге.
Каждый год, в день его смерти, она запирается в склепе, где хранятся останки Павла I, чтобы помолиться и вознести к Богу свои слезы. — Затем государыня взяла под руку княгиню Ливен и в сопровождении всей свиты прошла в библиотеку, находившуюся в прелестной, недавно сооруженной галерее, прекрасно освещенной и снабженной стеклянными шкафами, в которых заключались великолепнейшие издания. Длинный стол из красного дерева был уставлен картонами, ящиками, рисунками. Под окнами, в столах со стеклянными витринами, я заметила коллекцию гравированных камней и, зная, что Ее Величество обладает столь редким для ее пола талантом прекрасно гравировать на камне, я хотела спросить (но я на это не решилась), нет ли среди древних шедевров также и современных произведений…
Государыня сказала, что ей очень приятно показать нам свою библиотеку, только что приведенную в порядок; она милостиво прибавила по адресу графа Ш***, что он найдет в этой библиотеке сочинение своего отца «Живописное путешествие по Греции»; затем, внезапно обратившись ко мне, и к великому моему смущению, государыня сказала, что в библиотеке имеются мои два романа, что она ожидает третьего, который, как ей говорили, уже начат… Как я ни протестовала, государыня на этом настаивала, смеясь со мной по поводу особой чести, оказываемой моим скромным писаниям. Затем Ее Величество пригласила нас полюбоваться чудными коллекциями всевозможных великолепных гравюр, вюртембергских литографий, таких прекрасных и хорошо исполненных, что мне пришлось согласиться с государыней и признать их преимущество над парижскими литографиями. Она показала нам также английские гравюры, раскрашенные с совершенством, приближающим их к миниатюрам. Удаляясь в свои покои и принимая наши почтительные прощальные приветствия, государыня милостиво сказала нам, что она желает, чтобы мы сохранили приятное воспоминание о Павловске. Столь отрадные минуты, проведенные там в ее августейшем присутствии, никогда не изгладятся из моей памяти, ибо воспоминание о них сохраняется в моем сердце. Я осмелилась умолять Ее Величество дозволить мне осмотреть перед отъездом благотворительные учреждения Петербурга. Она соблаговолила дать свое согласие и обещала сделать распоряжение, чтобы меня приняли в Екатерининском институте и в Смольном монастыре. Распорядок дня государыни весьма замечателен: кроме времени, посвящаемого ею искусствам, она постоянно руководит благотворительными учреждениями и следит за всем, что их касается. Когда заболела баронесса Адлерберг, очень почтенная особа, начальница Смольного монастыря, пользующаяся доверием Ее Величества, государыня тотчас отправилась в Смольный, чтобы заменить ее. — Прежде всего я посетила Екатерининский институт для благородных девиц. Молодые особы, в изящном, но простом костюме, одни в коричневых, другие в зеленых платьях, с прекрасными манерами, изящно кланяющиеся, — все находились в классах (учителя и учительницы были все на своих местах); их по очереди спрашивали по истории, географии, по начальной физике, риторике, философии и т. д. Мне очень забавно было слушать, как маленькая десятилетняя барышня рассказывала об Аристотеле. Мне очень понравился метод преподавания для развития памяти этих молодых особ. Все экзамены прошли прекрасно. На полезные для женщин занятия обращается там столько же внимания, как на искусства и учение: мне показапи прекрасные ручные вышивки Дортуары и рекреационные залы — все там блистало чистотой или сверкало белизной. Я присутствовала на обеде воспитанниц всех классов, которому предшествовала молитва; последняя, спетая столь юными и столь чистыми голосами, воздававшими благодарения Богу за его благодеяния, показалась мне так же трогательной, как и гармоничной. Смольный монастырь гораздо обширнее Екатерининского института: число находящихся там в то время воспитанниц, дворянок и мещанок вместе, простиралось до четырехсот шестидесяти. Баронесса Адлерберг, несмотря на свое недомогание, любезно приняла меня и поручила помощнице начальницы показать мне учреждение. Я приехала слишком поздно, чтобы присутствовать на экзаменах; но мне предложили осмотреть классы. Форма здесь такая же, как и в Екатерининском институте. Меня провели коридором, который служит для прогулок зимой; в нем тысяча шагов в длину, и он натерт воском. Здания красивы и хорошо содержатся; отсюда можно любоваться чудным видом на Неву и на Таврический дворец. В то время, как я осматривала дортуары и рекреационные залы, воспитанницы всех классов перешли в столовую: я, поистине, была поражена зрелищем, которое представили мне эти четыреста молодых особ, одинаково одетых, большинство хорошенькие, стоявшие кругом столов, расположенных в форме подковы, вдоль громадного сводчатого зала… После молитвы все сели за стол; у каждого класса свой стол, во главе которого своя наставница. Мне предложили отведать обед, состоявший из очень питательного супа, пирожков, говядины и блюда из овощей. По мере того, как я проходила вдоль столов, воспитанницы вежливо вставали; я просила начальницу сказать, чтобы они не беспокоились, но когда я уходила, они все вместе встали, чтобы поклониться мне. Я зашла к г-же Адлерберг выразить ей мое восхищение; она обещала повергнуть к стопам Ее Величества мои почтительные приветствия. Все эти молодые особы обожают императрицу, как ангела-хранителя. Прибытие ее является всегда праздником для монастыря; они бросаются навстречу государыне, окружают ее, как дети, вновь встречающиеся с любимой матерью; и она. на самом деле, мать для них, ибо она занимается всем, что может обеспечить им счастье в этом мире и в будущем. Я очень сожалела, что не успела посетить другое учреждение, созданное императрицей-матерью для бедных солдатских дочерей. Их обучают чтению, письму, счету, всем работам, свойственным их полу, и когда обучение их закончено, им помогают выйти замуж или найти место. Госпиталь для инвалидов явился бы учреждением, достойным как величия и щедрости русского государя, так и военной славы столь могущественной империи; к несчастью, еще не собраны средства, необходимые для подобного учреждения.
