София Шуазель-Гуфье - Исторические мемуары об Императоре Александре и его дворе
Похоронные принадлежности, надгробный венок — заменили блестящие туалеты и венец, предназначенные для брачного торжества… Государь узнал об этом печальном событии во время парада. Он сразу страшно побледнел; однако он имел мужество не прерывать занятий и только обмолвился знаменательной фразой: «Я наказан за все мои прегрешения».
Кто же утешал Александра в этом горе? Утешителем его явился ангел — Елизавета!.. Удрученная потерей собственных детей, она полюбила эту молодую девушку; и когда, гуляя, императрица случайно встречала ее еще ребенком, она прижимала ее к своей груди и в детских чертах ее печально старалась отыскать сходство с тем, кого она обожала. По возвращении государя из поездки в военные поселения одна знакомая ему дама спросила, хорошо ли Его Величество чувствует себя после этого путешествия. «Да, — отвечал государь, — телом я здоров; но что касается духовного моего состояния, я все страдаю, и горе мое тем сильнее, что я не могу проявлять его». При этих словах глаза его наполнились слезами, которые он поспешил отереть. Государь часто один отправлялся на могилу дочери. Он воздвиг ей памятник в церкви Св. Сергия, в Петербурге.
Накануне отъезда Его Величества генерал Уваров принес мне от имени своего августейшего повелителя великолепную бриллиантовую брошь. Я сказала, что государь, без сомнения, забыл, что он уже сделал мне подарок по случаю крестин, поэтому я не считаю возможным принять этот дар. Но генерал уведомил меня, что мой отказ вызовет неудовольствие государя. Я не посмела больше настаивать. В этот день перед моим отъездом из Царского Села императрица Елизавета дала мне прощальную аудиенцию. Государыня приняла меня с обычной своей мягкой приветливостью; она так умела соединять в беседе достоинство царицы с обаянием умной женщины! Говоря со мной, она коснулась путешествия государя, и голос ее принял, как мне показалось, еще более мягкую интонацию, когда она говорила: «Надеюсь, что это путешествие принесет пользу государю». — Свидание это было короче предшествовавшего, так как императрица принимала также в этот день министров и свиту Александра. «Надеюсь, — сказала государыня, — что ваши дела или семейные отношения побудят вас вскоре возвратиться в наши края». Затем, по своей чрезвычайной доброте, она соблаговолила выразить сожаление, что я уезжаю. Когда Елизавета встала, я умоляла ее прогнать меня, так как сама я была не в силах оставить ее, я сказала, что почтительная привязанность, которую я испытываю к ней, перешла ко мне по наследству от моей тетушки, княгини Радзивилл, и что я сохраню ее во всю мою жизнь. Елизавета выразила мне сожаление по поводу кончины тетушки. «Она была такая добрая, — сказала она, — такая милая!» Государыня ни разу не дозволила мне поцеловать у нее руку, хотя я говорила, что мной руководит столько же привязанность к ней, как и уважение, и она повелела мне поцеловать ее. Я уже не надеялась еще раз увидеть это ангельское существо, когда на следующий день, через час после отъезда государя, оставившего Царское Село в шесть часов утра, мы увидели, гуляя с графом Ш*** по большой аллее, даму, легко одетую, несмотря на свежую погоду, изящную и покрытую вуалью. Она шла с дамой, которую я тоже не узнала. Граф Ш*** сказал мне: «Это императрица Елизавета!» — «О нет! — возразила я, — вы знаете, что она в этот час никогда не гуляет, особенно пешком». Я едва договорила эти слова, как дама направилась к нам, и когда она подняла вуаль, я узнала государыню. Она соблаговолила вновь обратиться к нам с милостивыми словами и сказала графу Ш***, что она очень рада случаю проститься с ним; при этом государыня выразила сожаление, что мы не можем продолжить наше пребывание в Царском Селе. Говоря об отъезде государя, она сказала: «Сегодня погода более сносная, но вчерашний день был ужасен». (В тот день дождь шел беспрерывно). Уверяли, что императрица Елизавета уже не любила Александра, но я убеждена в обратном. Несколько вырвавшихся у нее слов, ее голос, звучавший особенно нежно, когда она говорила о нем, — все доказывало мне, что я не ошибаюсь. Притом, было так много чувства в столь простых словах ее: «Вчерашний день был ужасен…» Елизавета думала о следующем дне! Наконец, смерть Елизаветы доказала, что она никогда не переставала любить Александра, так как она не могла пережить его, и что все ее надежды, так же, как и единственное желание, заключались в том, чтобы соединиться с ангелом, которого она оплакивала.
ГЛАВА XXIX
Некоторые новые подробности об императрице-матери: ее любовь к литературе и искусствам; ее учреждения
Печальна была последняя моя прогулка в парке Царского Села. Хотя было довольно тепло, небо было облачное. Эти прекрасные места, которые я уже не надеялась более увидеть, казалось, приняли унылый, печальный и пустынный вид со времени отъезда своего очаровательного волшебника; и всегда печальное приближение осени являлось как бы трауром по случаю его отсутствия. Подымая упавший на землю осенний лист, я вспомнила стихи Делилля:
«De moment en moment la feuille sur la terre
Interrompt en tombant le reveur solitaire»[24].
Я навсегда сохранила этот лист в моей записной книжке. В эту минуту я перебирала в уме, с чувством глубокой благодарности, многочисленные проявления участия и благожелательности, которыми император Александр почтил меня за те двенадцать лет, что я имела счастье знать его; чувства столь дружеские, которые, как он сам говорил, не изменило ни время, ни отсутствие; чувства столь редкие даже в среде равных и родных. Этот великий государь, ничем мне не обязанный, для которого я была ничто, между тем осчастливил меня своей августейшей дружбой. Призывая на него все небесные благословения, я с грустью говорила себе: «Этот ангел, так умеющий сочувствовать горю ближнего (ибо не было в Петербурге семьи в горе, где бы он не появился со словами мира, утешения, сострадания и т. д.), — этот ангел, составляющий счастье всех окружающих, сам не наслаждается счастьем. Он был отцом и потерял свою дочь, и не смеет оплакивать ее! оплакивать дочь, единственное утешение в старости, теперь еще весьма отдаленной, но которая когда-нибудь застигнет его в одиночестве, без отрадных родственных связей». В то время я не предчувствовала, что дни его сочтены и что роковой конец так близок; но я была невольно взволнована его грустным видом при нашем последнем прощании, и впечатление это не покидало меня.
Когда, в день моего отъезда из Царского Села, я обратилась к императрице-матери с просьбой о прощальной аудиенции, государыня пригласила нас с графом Ш*** к своему столу в Павловске. Прежде чем отправиться к Ее Величеству, я зашла к почтенной добрейшей княгине Ливен, воспитавшей всю императорскую семью, которую она обожала и о которой мы с ней беседовали все время, пока были вместе. Я смею утверждать, что в эту минуту сердца наши бились в унисон. Я последовала за княгиней в гостиную и вскоре в кругу, где я сидела, государыня соблаговолила обратиться ко мне с любезным упреком, говоря, что это очень нехорошо, что я так скоро уезжаю. За обедом государыня жаловалась на плохую погоду в этом году и прибавила: «А что думает о нашем климате графиня Шуазель?» Если б я сидела ближе к государыне, я бы позволила себе заметить, что при виде обилия украшавших стол чудных фруктов трудно поверить, что не находишься в самом прекрасном климате мира. Выходя из-за стола, Ее Величество подозвала к себе графа Ш*** и меня, чтобы полюбоваться в большое окно из цельного стекла прелестным видом в парк и водопадом на искусственных скалах, украшенных развалинами. Падающая с высоты этих скал вода теряется в прозрачном озере, окруженном группами деревьев, среди которых открываются виды на церковь, деревни и т. д. Императрица сказала графу Ш***: «Ваш отец очень любил эту гостиную и этот вид; он часто бывал здесь при Его Величестве покойном императоре Павле». Она повторила эти последние слова проникновенным тоном. Эта достойная государыня сохранила благочестивую и нежную память о своем несчастном августейшем супруге.
