Нури Халилов - Долгая дорога домой. Воспоминания крымского татарина об участии в Великой Отечественной войне. 1941–1944
Дома кушать и пить хватало. Немного приоделись. Беспокоил унизительный комендантский режим. Два раза в месяц ходили на подпись. Многое зависело от личных качеств того или иного коменданта. Первым комендантом Паркента был Николай Озеров, который ставил меня на учет. Потом его сменил Самандаров. При нем стали ходить на подпись два раза в месяц, а некоторых он заставлял делать это еженедельно.
Начальником милиции был майор Астанов – хороший человек. К нам он всегда обращался так: «Крымские товарищи». Был очень вежлив. Однажды майор собрал актив крымских татар в читальном зале Дома культуры. Предупредил: «По решению органов власти вы остаетесь в местах выселения навсегда. Поэтому разрешено давать вам земельные участки. Берите землю, стройте себе дома».
Слово попросил Мустафа Чолпан, бывший председатель колхоза «Гуль» в деревне Чокурчи. Он сказал очень плохие слова в адрес нашего народа, что татары недостойно вели себя в годы войны, что среди них были предатели, добровольцы, полицаи, старосты, которые помогали фашистам и т. д. Сидевшие в зале соотечественники от стыда прилипли к столам, а при выходе из зала ему сказали: «Мы тебе покажем!» На следующий день Чолпана арестовали. Только после смерти Сталина в 1956 году он вернулся из лагерей.
Потом прислали нового коменданта Францева. Это был очень плохой человек. Кричал, ругал матом. Жил он со мной по соседству, учился играть на скрипке, часто выпивал. Жена и брат его были порядочными людьми. Францев стал мешать мужу моей сестры Исмаилу устроиться на работу. Наказывал ни за что. Исмаил Куддусов[187] с первого дня воевал на фронте, имел боевые награды. В Берлине расписался на Рейхстаге. Был членом КПСС, сейчас работал бухгалтером.
Однажды Францев приехал в Чеборгат подышать горным воздухом. Там на руднике работало много крымских татар. Была специальная комната, в которой он их принимал. Был он пьян, кричал, оскорблял, издевался. В присутствии людей выхватил наган и ударил Исмаила по голове. Тогда тот толкнул коменданта, тот упал на плиту, ударился и даже повредил себе бедро. Исмаил и Шевкет Джеппаров отобрали у него наган и заперли в помещении снаружи. Составили протокол, который подписали все присутствовавшие. Исмаил взял справку у врача о полученных побоях и поехал в Паркент к начальнику милиции майору Астанову. Тот позвонил в Ташкент, и Францева разжаловали. Один месяц он даже отсидел в тюрьме, потом приехал в Паркент, забрал семью и куда-то уехал.
Нам назначили нового коменданта Мухамедова. Однажды он вызвал меня к себе. Там же находился и начальник милиции майор Астанов Джора ака. Он дал мне письмо, написанное на двух листах печатной бумаги. Сказал:
– Читай!
Не спеша, все по порядку я прочитал. Очень страшно было узнать то, что творилось у нас в районе.
– Ты спокойно перепиши эти бумаги. В этом районе я только тебе доверяю. Всем остальным нет, все равно подведут, продадут. Я тебя давно изучаю, ты не подведешь! Если мы этого не сделаем, то пострадают очень многие.
До этого письма мы уже знали, что брат секретаря райкома Сайфа Рахматулаев служил добровольцем у немцев, был офицером. Получил 25 лет лагерей. Секретарь Паркентского райкома партии Сатар Рахматулаев выкупил брата за 50 тысяч рублей из иркутского лагеря. Об этом говорил весь город.
Когда Сайфи заходил ко мне в парикмахерскую, все крымские татары замолкали, так как до смерти его боялись. Он по-немецки кричал «айнн, цвай» и что-то еще. Поскольку его брат был секретарем райкома партии, то считал, что ему все дозволено. Все это в голове не укладывалось! Оказывается, за деньги можно было вытащить из тюрьмы и немецкого офицера – предателя своего народа!
Сам Сатар ака был крупным человеком, носил коричневую кожанку. Когда он проходил пешком по центру города, узбеки кланялись ему до земли. Все его боялись. Он был и царь и бог. Кого хотел, отправлял на войну, кого хотел – оставлял. Когда моя тетя Шасне захотела переехать с Урала ко мне в Паркент, он почему-то отказал.
В конце концов обо всем этом люди написали в обком. Однажды приехало много областного начальства, состоялся пленум райкома. Рахматулаева освободили от должности, а его брата снова отправили в тюрьму досиживать свой срок.
Вскоре после своей отставки Сатар заболел туберкулезом. Ездил лечиться в Ялту, но ничего не помогало. Дважды я был у него дома и стриг его. Было страшно брить больного туберкулезом человека. Вскоре он умер. У него было две жены, девять дочерей и один сын. В день его смерти все гробокопатели разбежались, так как никто не хотел копать ему могилу.
Однажды к парикмахеру Ибраим ака зашел клиент. Оказалось, что он из Крыма, из Алушты. Во время войны работал в Ташкенте на авиазаводе, а теперь директор заводского дома отдыха «Сукок». Еще до войны он знал Ибраима Эминова и вот теперь вновь встретил здесь. Его фамилия была Апальков. Он пригласил Ибраима в дом отдыха. Я тоже поехал с ним. Там познакомился с земляками Абильваитом, Асие, Аблямитом, Разие и другими. В доме отдыха работал фотограф из Ташкента. Я очень любил фотографию и хотел научиться этому делу. Вскоре случай представился. Группа отдыхающих играла в шашки, с ними играл и фотограф Равкат. Это были какие-то соревнования, и он обыграл всех. Потом объявили, что тот, кто победит Равката, получит бутылку коньяка. Я тоже решил попробовать свои силы и выиграл. Равкат просит сыграть еще раз – я опять выиграл! Он настаивает на третьей партии, и снова победа моя. После этого он признал свое поражение, но я отказался от приза в его пользу с условием, что он научит меня фотографировать. Он согласился, и я начал помогать ему в его фотолаборатории. Составлял проявители для пленки, для бумаги, составлял фиксаж. Потом научился заряжать кассеты. Стал печатать на контактном станке. Особое внимание Равкат обращал на съемку людей, на кадрирование, на композицию, на комбинацию диафрагмы и выдержки, на экспозицию. Когда пришло время закрываться дому отдыха на зиму, Равкат стал просить меня устроить его на работу в Паркенте. Я поговорил с председателем артели, и он дал согласие принять его на работу. Нашли ему место в центре, оформили документы. Равкат привез из Ташкента большую будку – павильон с лабораторией, съемочным залом на дневной свет с отражателем. Дело пошло. Когда Равкат уезжал домой, то в павильоне работал я.
Мне нужен был свой фотоаппарат, и Равкат помог мне купить немецкий фотокор[188] 9 на 12 с шестью кассетами. Им было удобно работать в павильоне, а на выезде приходилось таскать с собой штатив, покрывало, кассеты. В продаже появился фотоаппарат «Зоркий» на 36 кадров.
У себя во дворе построил павильон-лабораторию. Печатное устройство сделал на дневной свет. Это было очень удобно тем, кто спешит получить фото на паспорт или другие документы. Все это я сразу же делал у себя дома. В павильон водил в исключительных случаях, так как боялся начальника райфинотдела базара Нурова.
