Нури Халилов - Долгая дорога домой. Воспоминания крымского татарина об участии в Великой Отечественной войне. 1941–1944
Областной комендант встретил приветливо. Предложил нам пойти на работу на ташкентский абразивный или инструментальный заводы. Рассказал, что там требуется рабочая сила, дадут жилье. Рекомендовал сначала устроиться самим, а уже потом забирать свои семьи. К сожалению, мы его не послушали.
Комендант быстро заполнил нам направления, и мы ушли. Для того чтобы попасть в Паркент, надо было на трамвае ехать в Койлюк, а уже там останавливать попутные машины, идущие в колхозы района. Я так и сделал. За 50 рублей шофер согласился нас довезти. Платил я, так как у Джемая денег не было. Мы приехали в райцентр Паркент к обеду. У встретившихся татар узнали, где живут наши семьи. Джемай пошел за речку Сай в колхоз имени Юсупова, где жили его родители, а я – в колхоз «Коммуна». Мне сказали, что мои живут возле больницы.
Там я наконец встретил жену, тещу и ее семью – Абляза, Абдурамана, Аблямита. Рустемчик к этому времени умер. Было это 5 августа 1945 года.
Элиза очень обрадовалась моему приезду. Она и Абляз уже говорили между собой на узбекском языке. Мы пошли на базар, купили виноград, лепешку. Заварили чай. Домик, где они жили, был маленький. Одна комната 2 на 3 метра и проходная, крыша протекала. Спали все на соломе. Укрывались мы ночью моей шинелью. Кушать было нечего.
На следующий день я пошел в комендатуру. Комендант Озеров поставил меня на учет и рассказал о моих правах и обязанностях. Оказывается, я могу получить паек – 8 килограммов пшеницы. Пошел на склад в райпо. Мне дали мешок, но в нем один мусор: если отсеять, окажется только 3–4 килограмма половинчатой пшеницы. Брать надо, так как дома кушать нечего. Голод – не тетка! Один килограмм муки тогда стоил 125 рублей. Одна буханка хлеба – 105–110 рублей. Откуда брать деньги, если нет работы?!
Нужно было трудоустраиваться. Работать учителем я не мог, так как потерял диплом, к тому же учителем истории меня, крымского татарина, в те годы никто бы не назначил. Учителей из крымских татар тогда демонстративно изгоняли из школ. Я пошел в совхоз «Каракалпак», который был на границе Паркентского и Верхнечирчикского районов. Предложили быть заведующим складом. Оклад 400 рублей и четыре буханки хлеба в месяц.
Через пару дней встретился с Джемаем. Он познакомил со своим односельчанином Решатом Алиевым. Он торговал в ларечке на базаре вином. Угостил нас по стаканчику. Джемай рассказал, что я хороший парикмахер, что у меня есть необходимый инструмент. Немного подумав, Решат сказал, что у них в местпроме пустует будка с парикмахерским креслом. Прежний парикмахер после окончания войны уехал в свою Одессу. Какое-то время там работал один узбек, но уволился. Решат повел меня к своему директору Кашипову. Тот дал согласие, только спросил: «У тебя машинка есть?» Я ответил, что даже две: нулевка и второй номер.
– Тогда пиши заявление и принеси разрешение от коменданта.
Мы с Решатом пошли к коменданту Озерову. Он сразу же дал разрешение. Кашипов подписал приказ и дал мне ключи от парикмахерской будки. Так я стал парикмахером Паркентского местпрома.
К работе приступил в 17.00 8 августа 1945 года. Первый клиент был узбеком, который за бритье бороды дал 10 рублей. Второй – за бритье головы и бороды – 30 рублей. Работал я до самого вечера и домой принес буханку серого хлеба. Все очень обрадовались. За второй день заработал 330 рублей. Месячный план сдачи выручки был 2000 рублей. Ежедневно надо было сдавать по 70 рублей. План я выполнил и себе оставил. В конце квартала состоялось общее собрание местпрома. Собралось человек пятьдесят, которые работали в самых разных цехах. Меня поставили в пример за стопроцентное выполнение плана. Дали подарок – коробку спичек в бумажном пакете и черные нитки метров двести без катушек, а также 3 метра боз для подшивки штанов.
Я не хотел брать этот боз. Сказал, чтобы отдали Пулат ака. Он, наверное, очень бедный. Пулат ака сидел на полу и был одет в бозовую рубашку, штаны у него были из плохой выкройки. Люди стали возражать и сказали, что он очень богат. Имеет свой дом, сад, 125 коз, барашек и одного верблюда.
Кассиром в местпроме была Шарипа Исмаилова, мне в парикмахерскую тоже назначили кассира – родственницу Решата – Шевкие. Она стала мне помогать, когда я уходил обедать или по делам: брила и стригла, а деньги отдавала мне.
Рядом со мной, тоже в будке, водкой на разлив торговала Хаир апа, а рядом продавали воду с сиропом «Къизил Су»[182]. Мужчины иногда покупали водку в чайник и заходили ко мне в парикмахерскую, где мы беседовали, выпивали.
Познакомился с Билялом Измайловым. Он помог получить государственную помощь в 5000 рублей, из которой 400 рублей я отдал ему за услугу.
Сразу же по приезде в Паркент я написал заявление коменданту с просьбой встретиться с отцом. Смотрю, мой сосед Мамут агъа за неделю получил такое разрешение, а у меня все нет. Спросил у Мамута, в чем дело. Он сказал: «Бери четверть водки (3 литра в бутыле) и поставь на стол коменданту, тогда уже через неделю получишь ответ». Я так и сделал. Он тут же нашел мое старое заявление и сказал прийти в понедельник за разрешением. Получил я его 10 февраля 1946 года, а 13 февраля отец умер. Было ему 60 лет. Говорят, что причиной была кишечная дизентерия.
Из письма Наджие я узнал, что отец работал завхозом детского дома в Андижане, где уже находился мой братишка Шевкет, который стал сиротой. Получив письмо, я тут же отправил Наджие 900 рублей на расходы, связанные с похоронами, а сам, собрав все необходимые справки, поехал в Андижан. По приезде выяснилось, что никаких денег она не получила. Я пошел на почту и показал квитанцию, но там стали уверять, что деньги вручены. Тогда мой дядя Сеит Ибраим надел гимнастерку со всеми орденами и пошел со мной к начальнику почты. Только тогда мне вернули деньги. Мы провели дува – поминки отца, матери, сестренки.
Комендант в Андижане Самединов сказал, что подготовит документы через два дня. Я не хотел терять времени и принял решение съездить в деревню, где жила и умерла мама. Это была деревня Коклабад Чинабадского района Наманганской области. Поехали вместе с Наджие. Быстро нашли дом, в котором жила мама. Это был сарай. Потолок из камыша, комната черная от дыма, окон нет. Стены небеленые. Внутри жгли костер, а дым выходил через дыру в потолке. Пол – земля. Матрасов не было, ястык[183] – нет. Укрываться тоже было нечем. Я с грустью думал о том, что в Крыму наш дом сожгли фашисты, а то, что осталось, отняли коммунисты. Поэтому в депортацию люди приехали без всего необходимого. Без денег, без еды, и, как результат, были обречены на смерть.
В бывшей комнате мамы теперь жила одинокая старушка Ребия апте. Она нас тепло приняла. Сварила чай, а мы принесли с собой лепешки.
