Николай Байбаков. Последний сталинский нарком - Выжутович Валерий Викторович

Все, кто работал с Косыгиным, отмечали дотошность, с которой он готовился к заседаниям Президиума Совмина. Заседанию предшествовала процедура, именуемая «предбанник». Вот что она собой представляла. «Алексей Николаевич приглашал в свой кабинет всех специалистов, которые принимали участие в подготовке того или иного вопроса, — вспоминал Николай Дергачев, четверть века проработавший в группе финансов, кредита, денежного обращения и цен Управления делами Совета министров. — Мы рассаживались по обе стороны длинного стола. Косыгин предлагал высказать свои замечания или предложения, если таковые есть, а сам начинал читать проект постановления или распоряжения Совмина СССР».

Он мог быть и жестким. На одном из заседаний Президиума Совета министров кто-то из присутствующих заявил:

— Алексей Николаевич, если не будет угля, я остановлю завод.

Председатель Совмина отреагировал в сталинском стиле:

— Остановить завод вы можете, но пускать его будет другой министр.

Леонид Млечин, биограф Косыгина, описывает такой случай. Косыгин, увидев водохранилище, начал расспрашивать, сколько в нем воды и как она расходуется. Последовали сбивчивые и неуверенные ответы. Тогда предсовмина стал на глаз прикидывать площадь водной поверхности, множить полученное число на среднюю глубину подобных хранилищ и выдавать цифры, факты и рекомендации.

Шестнадцатого октября 1964 года на пленуме ЦК Брежнев был избран первым секретарем. После того как стихли аплодисменты, он произнес:

— Нам надо рассмотреть вопрос о председателе Совета министров СССР.

Кто-то, как было договорено, выкрикнул из зала фамилию Косыгина.

— Это совпадает и с мнением Президиума ЦК, — сказал Брежнев. — Других предложений нет, товарищи? Я голосую. Кто за то, чтобы рекомендовать Президиуму ЦК назначить председателем Совета министров СССР товарища Косыгина Алексея Николаевича?..

Назначение Косыгина главой советского правительства на все лады комментировала западная пресса. Общий тон публикаций был, скорее, одобрительным. Вот что писал в те дни американский журнал «Ньюсуик»:

«Косыгин — новый тип советского руководителя, не столько идеолог, сколько практик… Человек такого типа мог бы возглавить крупную корпорацию вроде “Форда” или “Дженерал моторе”, но не кажется способным руководить политической партией. Он, возможно, будет рассматривать проблемы с точки зрения фактов, прагматически и логически… Косыгин поднялся наверх главным образом благодаря своей абсолютной преданности любому делу, которым он занимался, начиная с работы на ленинградской текстильной фабрике. Пристрастие Косыгина к логике будет, несомненно, полезно для русской экономики, да и во многих других областях оно окажется новшеством».

На посту председателя Совмина Косыгин находился 16 лет — дольше, чем кто-либо до или после него.

К работе Косыгина во главе правительства Брежнев относился ревниво. Отношения их были натянутыми.

«Будучи самодовольным и тщеславным, Брежнев не мог не ощущать свою слабость в экономических проблемах и поэтому испытывал к высокому авторитету Алексея Николаевича Косыгина, возглавлявшего правительство, плохо скрываемую зависть, — рассказывает Байбаков. — <…> Косыгин реальнее других представлял истинное положение дел и был поглощен поиском доходов, способных пополнить бюджет. Зная, что, помимо расходов на военные нужды, нам приходится помогать левым и коммунистическим партиям и разным странам в ходе противоборства с Западом, он предлагал быстрее развивать добычу алмазов в Якутии и ускорить ввод в действие нефтегазового комплекса Тюменской области. И был противником проекта переброски северных рек на юг Европейской части страны. Очень осторожно подходил к строительству атомных станций. В вопросах планирования и решения государственных задач мы с ним придерживались одинаковых позиций, и чувствовалось, что Алексей Николаевич относился ко мне доверительно, хотя в душе считал меня “брежневцем”. Однако я очень редко бывал у Брежнева без Косыгина. Может быть, поэтому, когда мы входили в кремлевский кабинет, Леонид Ильич критически глядел мне в лицо, считая меня “косыгинцем”».

О ревнивом отношении Брежнева к Косыгину говорит и Владимир Новиков, в 1965–1980 годах зампред Совмина СССР. Он подробно рассказывает, как после командировки в Италию Косыгин предложил построить с помощью итальянцев завод легковых автомобилей. «Алексей Николаевич хотел съездить в Тольятти, — вспоминает Новиков, — и был очень обижен, когда Брежнев его туда не пустил. Леонид Ильич хотел первым из руководителей страны побывать там. Генсек всегда ревниво относился к А. Н. Косыгину, видимо, подозревая в нем конкурента».

Недолюбливали Косыгина и некоторые члены Политбюро. По воспоминаниям Анатолия Лукьянова (он был тогда начальником секретариата Президиума Верховного Совета СССР), Косыгин постоянно чувствовал сопротивление «днепропетровской группировки» (в нее входили самые близкие к Брежневу чиновники — Щербицкий, Кириленко, Щелоков, Цуканов).

«Я видел эти столкновения на Политбюро, — рассказывал Лукьянов. — Чаще всего они возникали в отношениях с Подгорным, Кириленко, гораздо реже — с Сусловым. А Брежнев как бы отходил в сторонку. Особенно активничал Кириленко, который претендовал на то, что он знает хорошо производство, но эрудит это был своеобразный. Как-то, выступая против того, что говорил Косыгин, Кириленко сказал буквально так: “Вы же хотите вогнать нашу живую советскую действительность в прокрустово ложе”. Косыгин помолчал, а потом говорит: “Бедный Прокруст, он не знал своего точного имени и основ планового ведения хозяйства”. И пошел докладывать дальше. Так же спокойно и сдержанно».

Видя, как болезненно Брежнев реагирует на критические замечания Косыгина, члены Политбюро старались избегать мало-мальских дискуссий.

Раздор между генсеком и председателем Совмина кто-то потом назовет одной из причин провала косыгинской реформы. Эту причину видел и Байбаков, но не считал ее существенной. «Одной конкретной причины, я считаю, нет», — говорил он, имея в виду, что провал реформы был обусловлен комплексом причин. Каких же? И какую роль в проведении этой реформы сыграл он сам?

«Наша система производит не одежду, а показатели»

Вокруг косыгинской реформы до сих пор не утихают споры. Основной вопрос, не дающий покоя спорящим: вносила ли реформа элементы рынка в советский экономический уклад, и коли так, стала ли она губительной для страны? Отвечая на этот вопрос в соответствии со своими воззрениями, оппоненты либо сокрушаются, что реформа закончилась ничем, либо винят Косыгина в расшатывании устоев социализма, каковое в дальнейшем привело к гибели СССР.

Но, как ни посмотри на косыгинскую реформу, начать ее велела жизнь — накопленные трудности, с которыми столкнулась советская экономика в середине 1960-х. Положение дел впоследствии выразительно обрисовала Ирина Доброхотова, в ту пору главный художественный модельер Республиканского дома моделей Министерства легкой промышленности КазССР:

«Швейных фабрик в системе Министерства легкой промышленности КазССР было 18, практически в каждом городе республики. Девятнадцатым был Республиканский дом моделей (РДМ), где я проработала больше 25 лет. А всего в союзном Легпроме было 38 домов моделей. Их основное назначение — централизованная разработка ассортимента для закрепленных за каждым швейных предприятий. План по ассортименту спускается с заоблачных высот. Откуда-то из Госплана Союза. Каждому предприятию строго отмерен жребий. До полного идиотизма. Например, если фабрике заложены в план пальто, то полупальто, т. е. укороченное пальто — ни боже мой! А если в плане платье, то уж никаких сарафанов или платьев-костюмов — не засчитают в выполнение объемов. Не так уж много времени мне понадобилось, чтобы понять основополагающую истину: наша система производит не одежду, а показатели. Зато — сколько показателей! План по ассортименту, план по штукам, план по трудозатратам, план по прибыли, план по снижению непроизводительных расходов, план по объему производства (в оптовых ценах), по расходу сырья, по рациональному использованию сырья, по повышению производительности труда, по внедрению новой техники, по обновлению ассортимента, по выпуску продукции с национальной тематикой… Подобных “плановых заданий” было предостаточно. <…> Пресса со времен еще Ильфа и Петрова все удивлялась: ну почему на наших фабриках шьют как-то особенно безобразно? Просто по-другому никак было невозможно. В создании этого безобразия я принимала самое деятельное участие. При этом чувствовала себя успешным и высококвалифицированным специалистом. Была довольна сама собой, социальным статусом и авторитетом среди коллег».