Топи и выси моего сердца. Дневник - Дугина Дарья Александровна
То неловкое чувство, когда ты пропустила пасхальный крестный ход из-за того, что говорила про Госси в эфире 2-часовом африканского ТВ.
Такое странное. Кажется, что все, что он делает, оно такое хорошее и сильное. Не отпустило. Только работа. Во мглу. Только работа, только работа. Раз, раз, раз – шажочек за шажочком. Один, второй, третий…
Политическая депрессия.
00:02
Главное, что окно открыто. А когда его закрывают, становится сложно дышать. Но потом проходит (знаю).
Билеты военных облиты кровью, и кровь русская, даже если измазан билет желтым и синим цветом. Синий можно оставить. В Москве весна. Кажется, можно дышать или быть, или жить, или умирать от усталости.
Я, короче, устала. Но даже в дождь солнце воссияло над Москвой.
Очень хочется проехать Шую, Иваново, русские города и Череповец, и вообще – весна веснится. Потихоньку угасает воспоминание о далеких ошибках. Здорово быть человеком, кто умеет запускать такое восприятие сразу после ссор.
Но ссоры – это всегда то, что можно склеить. А смерть это, то что уже никак не обратить вспять. Кроме Пасхи. Но оно столь сакральное…
Начинает отпускать и становиться ненавязчивым. И уже понимаю о невозвратном. К лучшему. Пойму все позже.
Занудный блог продолжается.
Сегодня я вышла на сайкле на самую высокую скорость, которая была, и продержала на ней тридцать секунд темп. Не задохнулась. Увидела хорошие показатели пульса. Практически не устала после этого. Первый раз за последнее время забыла рабочий телефон, куда пришли сообщения и звонки. Не перенервничала, хотя и покурила сигареты, которые больше, конечно же, не курю. Загрузила день до 23–50 часов.
Пакистан. Конференция. Африканский эфир. Встреча.
Приеду домой, обновлю телегу. Спать. А потом закончится спать и начнется эфир. Но чтобы он прошел хорошо – читать, йога, просыпаться рано, ехать на эфир, и катастрофически важно довезти завтра гуманитарку до Церкви. Еще не забыть массу отчетов, а в четверг – сильный разгон комментариев. Вывели из себя. Я сижу и плачу после пакистанского эфира. Уставать запрещено законом. В нашей стране, в ней много, что запрещено.
Меня обидели.
Будильник не переставлять никогда. Брожу бледным трупом в Останкино в салатовом пиджаке.
Хорошее дня: провела много встреч, от одной к другой без провалов.
Петроградск. Ужин за 150 рублей. Фалафель в пите. С чаем за 40 рублей. Еще как-то совсем устала. Но об этом нельзя говорить. А о том, о чем не следует говорить, о том следует молчать. [412]
Неезженные ветви метро. Мы, невротики
Интересно: у меня разные глаза. Один более круглый, другой вытянутый. Еще замечательно – ездить, кружить по городу этому – еще важное: спортивное. Добро пожаловать во взрослую жизнь! (То чувство, когда за один день стал седым или не седым – но все равно у меня разные глаза).
Хорошее дня: встреча с Настей, совещание с дядей Костей [413], Мануэль 2.0 (живой).
Волевое. Вперед, рассчитывая силы.
Мудрое. Сосуществование измерений.
Правильное. Спокойное.
Запомнить это восприятие. А если точнее. И четче. То. – Моя жизнь перевернулась. Теперь есть до и после.
Это была лучшая поездка в СПб за всю жизнь.
Когда ты идешь один, а потом видишь, что ты не один идешь и что кто-то на этом пути тоже идет – или сидит, или даже красиво в раскинувшейся позе лежит – идти становится лучше…
Состояние абсолютного неслияния.
Пошла на эфир «Звезды». Оказалась на три часа заблокирована – ахахах…
Немного отдохнуть и чуть-чуть вернуться к себе и в себя.
Экзистенциальный переворот длиною в ночь. Мистерия. Трансформация. Черное принесло рассвет. Во всем этом сбоят только усталости. Физические в основном. Все остальное почти не сбоит.
Классика. Придти домой, сесть в угол и сидеть на полу. Встать!
Процитировала Новалиса на Первом канале.
На Маяковской пахнет снова запахом сырости. Сырые тряпки. Ездила отсюда долго в институт. Встречала этот запах. Учусь мыслить Москвой. Империя – это и Москва также. Болотами нельзя злоупотреблять, но и причащаться ими можно. Стать причастным. Со-причастным.
Достигла той степени банальности, что очарована Левинасом [414].
Встреча с Другим происходит именно тогда, когда мы перестаем расценивать другого человека как объект окружающего мира и становимся способными рассмотреть в нем субъект, личность, Другого. Власть пропадает, и наше Я само должно отдать себя под господство Другого. Все, что остается Самотождественному в этой ситуации, – это речь. Встреча с Другим, согласно Левинасу, происходит в словесном общении. Слово не требует власти и не проявляет насилия, «слово отличается от владения», оно делает разрыв в бытие нашего Я – создает лазейку для появления инаковости в нашей жизни. Диалог же возможен только между двумя лицами. [415]
Кажется, я нашла ответ на все вопросы своей небольшой складки [416]-травмы.
Как у Хайдеггера были нехоженые тропы, так у нас неезженые ветви метро.
Деконструкция [417] и деструкция [418]!
Помню как начиналась спецоперация. Как шла, до того, как узнала, по пустой улице около дома и услышала шепот флагов. Шорох Новороссии. Потом началось. Масштабно!
На следующий день французы спрашивали: «Зачем вы так?», а я гордо отвечала: «круто же». Потом приехала в Петроградск, и там ночные бдения, канал, смены, наверное, какое-то незначительное тепло, бессонность, Благородное Собрание [419]. И потом пивные раскаты и сложные пробуждения. Совещание, доведенное до автоматизма. Лестничные клетки – звук закрывающейся от ветра на шестом этаже двери, незапертая дверь в квартиру, когда выходили на лестничную клетку… Вновь балкон, и жалобы от близрасположенного о том, что берем слишком медленно города. Еще тогда мне не понравилась эта нетерпеливость – будто клиповое мышление жаждет быстрого обновления ленты. Несколько таких дней. А потом после них уже ничего и не было. Потом операция стала вечной, удары – более сильными, мы отвелись от Киева, с кем-то уже развелись и прекратили любое общение.
