Василий Емельянов - О времени, о товарищах, о себе
Эта разница в отношении к нам и представителям других стран, проезжавших через Польшу, бросалась в глаза.
Вот и теперь. Во всем проявляется неприязнь, любая услуга, даже самая незначительная, делается только за деньги.
…По вагону проходит девушка и, заглядывая в каждое купе, предлагает наушники. Можно послушать радиопередачу, но за это надо платить.
Затем появляется вторая — с корзиной. В корзине два термоса с кофе и бутерброды. Открывая дверь в купе, она произносит одно слово — кава.
Один из моих соседей берет чашку кофе и бутерброд, платит, но девушка не уходит — она ждет, когда освободится чашка.
Пассажир не торопится выпить кофе, и девица, потеряв терпение, говорит:
— Скорее, поезд отойти может, мне нужна чашка.
Начинается перебранка. Возмущенный пассажир, обращаясь к присутствующим, говорит:
— Мало того, что кофе плохой и дорогой, но его еще надо немедленно и выпить…
От немецкой границы картины меняются. Вместо чистеньких и аккуратных немецких городков перед окнами вагона мелькают убогие, покосившиеся домишки польских деревень.
При остановках поезда к вагонам подходят ребятишки в рваной одежонке, а также взрослые в таком одеянии, по которому трудно определить не только покрой, но и первоначальный цвет материи, из которого было когда-то скроено это подобие пиджака или пальто.
У всех взрослых угрюмые лица. Дети везде и всегда наполнены энергией. Они и здесь, как стайки воробьев, порхают мимо вагонов, шалят и смеются. Среди тех и других много просящих милостыню.
У взрослых глаза наполнены просьбой и тоской, а их фигуры — олицетворение безнадежности.
На всем протяжении пути от границы и до границы не видно ни одной стройки. Казалось, что все застыло в какой-то унылой бесперспективности.
Остановка в Варшаве. Через купе от меня едут еще трое советских инженеров. Они были членами закупочной комиссии и пробыли в Германии несколько месяцев. Мы знакомимся и вчетвером отправляемся осматривать Варшаву. Поезд стоит недолго, и мы смогли пройти только но Маршалковской улице. Оживленная торговая улица, застроенная большими красивыми домами, производила приятное впечатление. Тогда я даже не предполагал, что больше ее мне не придется увидеть и что вскоре она исчезнет навсегда. Через двадцать лет я увидел груды кирпича и щебня там, где стояли большие дома, а тротуары заполняла веселая нарядная толпа. В третий раз я увидел новую Маршалковскую улицу в 1958 году, застроенную уже новыми домами…
К границе подъехали в конце дня. Я в купе остался один, а к инженерам подсел в Варшаве ксендз, — он едет в Барановичи. В вагоне, по мере приближения к границе, народу становилось все меньше. В Барановичах сошел со своим чемоданом и ксендз, и мы остались вчетвером: три инженера из закупочной комиссии и я.
Граница. Столбцы. У меня багаж сдан до Минска, и мне нечего беспокоиться. Мои же попутчики сдали его до станции Столбцы, и им надо все переоформить до станции Негорелое. Это оказалось делом сложным и дорогим. Я это видел по их беготне по перрону между товарными вагонами и конторкой для приема багажа к отправке.
— Вы только представьте себе, что они придумали, чтобы сорвать с нас возможно больше. Нас заставили весь багаж выгрузить из товарного вагона, перетаскать его к весам, взвесить и снова поднести к товарному вагону. Мы убеждали, зачем же снова взвешивать — ведь наши вещи нигде не перегружались, они идут прямо из Берлина. Их вес отмечен в документах и в пути не изменился. Но с нами никто не хотел даже разговаривать. «Делайте то, что вам предлагают, иначе мы отправлять ваши вещи не будем», — вот все, что мы слышали в ответ на все наши доводы. Весь багаж таскали мы, но нас заставили заплатить носильщикам за погрузку и разгрузку, весовщику за взвешивание. Немецкие марки нам обменяли по какому-то невероятному курсу. Одним словом, ободрали нас как липку.
— А как у вас с багажом? — спросил один из них.
Я сказал, что весь свой багаж, по совету немецкого железнодорожника в Берлине, я сдал не до Столбцев, а до Минска.
— Сколько же вы заплатили за это?
Я назвал сумму. Она была почти в три раза меньше топ, что заплатил каждый из них.
Поезд трогается. С подножек соскакивают пограничники.
Широкая распаханная полоса ничейной земли. Полосатые столбы. Граница.
«А мотоцикл вы везете?»
Поезд снова останавливается. В вагон входят советские пограничники. Раздается волнующее: «Здравствуйте, товарищи!» Мы предъявляем паспорта.
Поезд медленно подходит к перрону — станция Негорелое. Мы выходим из вагона, — необходимо пройти таможенный осмотр и на противоположной стороне вокзала пересесть в другой состав — там уже стоят вагоны широкой колеи.
Направляемся в зал таможенного контроля. На длинные столы прибывшие пассажиры устанавливают свои чемоданы, саквояжи, сумки.
— А мотоцикл вы везете? — спрашивает меня молодой таможенник.
— Нет.
— Почему же? Вам полагается. Кто прожил за границей более года, для тех нормы установлены значительно выше. Можно везти мотоцикл, охотничье ружье. Ружья тоже нет?
— Ружья тоже нет, — отвечаю я, улыбаясь.
— Я бы на вашем месте обязательно мотоцикл купил. Мотоцикл — это вещь! — не унимался таможенник. У него от возбуждения заблестели глаза.
Мотоциклов в то время у нас в стране изготовлялось мало, и приобрести их было очень трудно.
Как-то уже в конце пятидесятых годов я летел в Нью-Йорк. В одном из наших аэропортов мы разговорились с одним из летчиков. Погода была отвратительной, и отлет самолета несколько задерживался.
У стойки регистрации пассажиров шли какие-то распри с двумя вновь подошедшими для регистрации билетов и взвешивания багажа. Служащие аэропорта не хотели принимать их багаж.
Летчик сказал мне:
— Замучили эти спекулянты.
— А что такое? Какие спекулянты?
— Видите ли, у нас очень дешевые мотоциклы, так вот, наши доморощенные бизнесмены покупают мотоциклы, разбирают их на части, грузят в самолеты, везут за границу и там продают. На этом зарабатывают большие деньги.
…В 1958 году один из американцев, уезжая из Москвы, на все оставшиеся у него неизрасходованные рубли купил театральные бинокли, — набрал он их более тридцати штук.
— Зачем же вам столько? — спросил я его.
— Подарю знакомым! За такую цену у нас, в США, я смогу купить, вероятно, не более пяти или шести штук. Вот если бы вы еще отделку их улучшили. Оптика великолепная, и очень уж дешевы они у вас!
Три десятка лет тому назад при возвращении домой командированные за границу везли с собой патефоны, пластинки, часы, фотоаппараты, радиоприемники, отрезы на пальто, платья и костюмы и много, много других необходимых в быту изделий промышленности.
