Валентин Берестов - Избранные произведения. Т. I. Стихи, повести, рассказы, воспоминания

Мне хочется тревоги и труда,
Чтоб дни мои недаром проходили,
Чтоб мужество стремлений и усилий
Меня не покидало никогда,

Чтоб стали настоящие преграды
Передо мною, на моем пути,
Чтоб мелкие обиды и досады
Окрепнувшей душой перерасти,

И чтоб не растворялся день любой
В бессильном, смутном сне воспоминанья,
Чтоб был он полон света и сознанья,
Куда-то вел и что-то нес с собой,

Чтоб жизнь моя, и мысль моя, и слово
Упрямо и уверенно росли,
Чтоб стать частицей разума людского,
Творящего историю Земли.

На два дня расставшийся с Москвою,
Я иду по улице своей,
По булыжной, устланной листвою
Низеньких калужских тополей.
Слишком ненадолго отпуская,
Ждет меня ревнивая Москва.
Помогу отцу пилить дрова
И воды для мамы натаскаю.

В стекле точнейшем нивелира
Курган повис верхушкой вниз.
И, землекопы-ювелиры,
Мы за раскопки принялись.

Удерживая нетерпенье,
Смутив вещей подземный сон,
Пласты считая, как ступени,
Сошли, как в погреб, в глубь времен.

Браслеты. Кольца. Нож железный.
Гранат, янтарь и сердолик.
И женский образ бестелесный
Из праха темного возник.

Не к нам, потомкам, снарядили
Ее в былые времена.
С дарами, что лежат в могиле,
К покойным предкам шла она.

Не к нам… Но радужные блики
Для нас играют в серебре,
Рассвет алеет в сердолике,
Закат желтеет в янтаре.

«Зачем вы из могилы тесной,
Из тьмы родимой старины
В ваш мир, чужой и неизвестный,
Меня позвали, колдуны?»

Я зашел в магазин граммофонных пластинок,
И возникли в бороздках под острой иглой
Отголоски забытых давно вечеринок,
Блестки радости, всплески печали былой.
Юность, юность! Ты вечно с собой в поединке
И свои беспрестанно меняешь пластинки.
Устарели напевы, забыты слова,
А всего-то прошло, может, год, может, два!

Я тебя на кухне встретил
В голубом сиянье газа,
Был твой облик чист и светел,
Я тобой пленился сразу,
И на танцах в час веселый
Ты казалась мне крылатой.
И гремела радиола:
«Помирать нам рановато!»
О, как сердце было радо!
Как сияло все в природе!
Только нам таких не надо,
Кто на лекции не ходит!

То было раннею весной,
То в дни ремонта было,
В тени лесов передо мной
Ты очи опустила.
«Люблю, люблю», — шепнула ты,
И вдруг мышонок юркий
Шмыгнул. И рухнул с высоты
Обломок штукатурки.
И тихо капала вода
На милое созданье…
Нет, не забуду никогда
Я этот миг свиданья.

В студенческой столовой
Ввели обычай новый:
Пластинки запустили,
Чтоб люди не грустили
Над рыжими подливками,
Над чайными опивками.
Салат под майонезом
Озвучен полонезом,
А венский вальс весенний —
Приправа для пельменей.
Под бодрый марш-фокстрот
Мы пили свой компот.

А вечером в танцзале
Пластинки вновь звучали,
Но в звуках полонеза
Был привкус майонеза,
Но клавиши и струны
Рефлекс будили слюнный.
Под бодрый марш-фокстрот
Хотелось пить компот.

Подумайте, друзья, как я богат.
В кармане у меня билет во МХАТ.
А на билет в трамвай финансов нет.
Шагай, поэт!

Бывало, приутихнет говор
И чуть начнут темнеть сады,
Пахнёт знакомым рыболову
Вечерним запахом воды,

И, предвещая тихий вечер,
Окутает закатный зной
Тот край, который в просторечье
Звался заречной стороной.

Мою судьбу приоткрывая,
Зовя в пески, в снега, в тайгу,
Чернела вышка буровая
На том заречном берегу,

Манила в даль меня, мальчишку,
И странно было мне чуть-чуть,
Что в небо поднимают вышку,
Чтоб глубже в землю заглянуть.

Тот берег. Он манящ и дорог,
Хоть до него рукой подать,
Как страны дальние, которых
За горизонтом не видать.

Мох и сосны озерной страны.
Колокольчиком звон родника.
И лежат у дорог валуны —
Рюкзаки со спины ледника.

Укрывает озерный нанос
Обиталища древних племен
И в листве облетевших берез
Утопает обрывистый склон.

А березы струятся, шумят,
То рядами, то стайкой стоят.
Да и речку, текущую тут,
Березайкою люди зовут.

Где, скажите, ключами со дна
Открываются Днепр и Двина?
Где тут Волга и прочая влага,
Знаменитая с первого шага?

Трем морям шлет поклон этот край —
Наш глубинный, старинный Валдай.

Сентябрьских дней промчалась паутина,
Но ясен небосклон.
И там, где остановится машина,
Валдайских речек звон.
Дом на подклети, банька, огороды.
Русь Новгородская свободна и строга.
Как по линеечке канал бежит в луга.
Укрылись в ожиданье непогоды
Под крышами стога.
А дальше — самый первый поезд дачный,
И первые на окнах кружева
(В них Суздальская Русь еще жива),
И, как чертог, украшен верх чердачный,
И — стрелка с надписью «Москва».