И. Мартынов - Книгоиздатель Николай Новиков
Новиков не Преувеличивал популярности своего журнала. Разночинная читательская аудитория его горячо, встретила. А. О. Аблесимов сообщал издателю «Трутня», что его еженедельник «покупают ныне больше всех», и искал с ним дружбы[16]; старший «брат» новиковского питомца — журнал «Смесь» — от имени всех «истинных сынов отечества» выражал свою симпатию и поддержку этому отважному «другу человечества» [17]. Относительно скромный тираж первых 12 номеров «Трутня» (626 экз.) разошелся почти мгновенно. С конца июля 1769 г., всего лишь три месяца спустя после появления на свет, тираж журнала вырос вдвое (до 1240 экз.), и издателю пришлось срочно делать заказ на допечатку первых листов. В то же время читатели ясно и недвусмысленно отказали в признании «Всякой всячине». Ее тираж за год сократился в три раза: с 1500 до 500 экз.[18]
Журнал Новикова не залеживался в книжных лавках несмотря на то, что издатель назначил за него довольно высокую цену, в пять раз превышающую его себестоимость: по 4 коп. за недельный выпуск на серой «календарной» бумаге [19] и по 1 руб. 40 коп. за годовой комплект на белой — «любской», уступив подписчикам только 4 коп. с общей стоимости 36-ти листов. В 1770 г. подписная цена на «Трутень» была увеличена до 2 руб., а через два года книготорговец К. В. Миллер требовал с покупателей уже 8 руб. за два годовых комплекта. Успеху журнала в немалой степени способствовали многосторонние связи Новикова с Москвой и провинцией. Характерно, что в Москве отдельные выпуски и комплекты «Трутня» продавались по петербургской цене не только в солидных книжных лавках Университета и переплетчика Ридигера, но и на Спасском мосту у торговцев популярной в народе лубочной книгой Я. Добрынина, Г. Ильина, Г. Петрова. Всего, по подсчетам В. П. Семенникова, первый же год издания «Трутня» принес Новикову невиданный в то время доход — более 1000 руб. Наиболее острые и злободневные материалы новиковского журнала (из II, VI, IX и других листов) вошли составной частью в традиционные рукописные сборники народной сатиры[20]. Их читали и переписывали друг у друга купцы и мещане, мастеровые и грамотные крестьяне во всех уголках России, читали… и делали выводы, нередко гораздо более радикальные, чем того хотелось самому Новикову.
Это не могло остаться безнаказанным. Екатерина II всегда страшилась гласности и решительно пресекала любые попытки своих подданных вмешиваться в дела государственного правления. Выход в свет шестого листа «Трутня» с сатирическим объявлением о наборе любовников для «престарелой кокетки» был воспринят императрицей как личное оскорбление. 4 июля 1769 г. граф В. Г. Орлов категорически запретил выпускать из Академической типографии какие-либо издания в продажу и сообщать о них в газетах прежде, чем «оные поднесены будут императрице». Пять дней спустя последовало новое предписание о доставке во дворец со специальным курьером свежеотпечатанных номеров «Всякой всячины» и «Трутня»[21], а 22 июля Екатерина «изустно» повелела «иметь за издаваемыми листами самое строгое наблюдение»[22].
В первые годы екатерининского царствования академические цензоры (большей частью люди просвещенные и свободомыслящие) относились к своим обязанностям не слишком добросовестно. С появлением сатирических журналов положение резко изменилось. В условиях, когда любой промах могли приравнять к государственному преступлению, цензор «Трутня» — академик С. К. Котельников утроил свою бдительность.
Цензурные препоны серьезно осложнили работу издателя. Выход в свет первых номеров его журнала за 1770 г. задержался на месяц[23], и Новикову волей-неволей пришлось сбавить тон. Читатели быстро заметили эту перемену. «Что тебе сделалося? — горестно вопрошали они редактора „Трутня“. — Ты совсем стал не тот… Твой книгопродавец сказывал, что нынешнего года листов не покупают и в десятую долю против прежнего»[24]. Новиков и сам хорошо понимал, что журнал теряет былую популярность, однако не в его силах было что-либо изменить. Он счел за благо «против желания» своего «разлучиться» с читателями.
«Трутень» прекратил свое существование, однако самолюбие императрицы было жестко уязвлено. Торжество грубой силы не могло изгладить в умах читателей воспоминания о позорном поражении «Всякой всячины» в открытом бою со своим литературным соперником. Понимала это и Екатерина, которой оставалось только делать вид, что она игнорирует дерзкие выходки «зеленого» юнца. Пройдет время — он остепенится!..
На первый взгляд может показаться, что Новиков в 1770-е гг. и вправду присмирел. Наученный горьким опытом, молодой журналист избегал открытых столкновений с императрицей и даже сумел на какое-то время заручиться ее сочувствием и поддержкой в осуществлении своих просветительных замыслов. Все это так, однако новые сатирические журналы Новикова «Пустомеля» и «Живописец» наглядно свидетельствовали о том, что их издатель не сложил оружия в борьбе за умы и сердца сограждан. Укрывшись за ширмой восторженных панегириков Екатерине II и ее фаворитам, он изобразил меткой и смелой кистью чудовищный паноптикум вершителей судеб русского народа, старых знакомых читателей «Трутня» — «криводушных» и «безрассудов». В третьем издании «Живописца» (1775) верноподданический камуфляж был отброшен. По существовавшему в России законодательству, переиздания не проходили через цензуру, и Новиков, воспользовавшись этим, заменил рептильные оды наиболее острыми, не потерявшими злободневности статьями из «Трутня». Читатели по достоинству оценили его труды. Литературный и коммерческий успех Новикова-сатирика — явление беспрецедентное в истории русского книжного дела XVIII столетия[25]. Деньги и слава пришли к вчера еще безвестному поручику.
Жизнь подтвердила самые пессимистические прогнозы Новикова. Кровью и слезами заплатило русское дворянство в дни пугачевского восстания за свою недальновидность. Молодой журналист был глубоко потрясен жестокостью восставших и их палачей. Только теперь Новиков по-настоящему осознал, как труден и непроторен избранный им жизненный путь, как много нужно сил и терпения для борьбы с насилием и невежеством, с освященными традицией предрассудками.
В поисках позитивной программы общественных преобразований, способной увлечь соотечественников, он обратился к русской истории. Может быть там, в давно позабытых временах, действительно затерялся «золотой век», о возвращении к которому мечтал вождь консервативной дворянской фронды князь М. М. Щербатов. И Новиков со всей присущей ему энергией погрузился в изучение старинных хартий и манускриптов.
