Кэролли Эриксон - Екатерина Великая
С трудом шевеля языком, ибо она дрожала от страха и едва ли могла соображать, пожилая служанка прошептала:
— Ради бога, оставьте меня в покое и засыпайте без лишнего шума!
София, однако, потребовала объяснений, почему фрейлен Кайн не желает спать в своей постели.
— Разве вы не видите, что происходит в комнате и что там на столе? — ответила фрейлейн Кайн и накрылась одеялом с головой.
София окинула взглядом комнату, но не услышала и не увидела ничего странного; лишь две кровати и маленький столик со свечой, кувшином и миской. Она сказала об этом фрейлейн Кайн, и та немного успокоилась. Все же боязливая фрейлейн Кайн не могла заснуть и вскоре выбралась из кровати и, подойдя к двери, удостоверилась в надежности запоров. София, однако, уснула, а ее напарница осталась в бодрствующем состоянии. На следующее утро она выглядела измученной и не могла скрыть тревоги. София опять пустилась в расспросы, но фрейлейн Кайн упрямо хранила молчание.
— Я не могу говорить! — вот все, что удалось из нее выжать. София поняла, что женщина всерьез думала, будто ей пришлось столкнуться с потусторонней силой.
Фрейлейн Кайн часто пугала Иоганну своими разговорами о привидениях, «дамах в белом» и прочих явлениях из другого мира. Кроме того, в присутствии Софии часто повторялись народные предания о ведьмах, домовых и духах. Все эти россказни не могли не повлиять на впечатлительную девочку. Оплотом здравомыслия в этой стихии суеверий и предрассудков оставалась Бабетта Кардель, которая каждый такой случай подвергала критическому разбору.
— В этом нет здравого смысла, — имела обыкновение говорить Бабетта всякий раз, когда ей доводилось слышать очередную историю.
Это почтение к здравому смыслу в конце концов привилось и Софии, и она с немалым интересом следила за ходом беседы Бабетты и ее друга, мсье де Моклерка, в которой обсуждался практический подход англичан к законам, религии и правительству. Мсье де Моклерк был занят в то время редактированием истории Англии, написанной его отчимом. Именно тогда София и познакомилась впервые с понятиями общественного равенства, народного представительства и политических реформ, научившись презирать легковерие и ценить красноречие в дебатах.
В возрасте одиннадцати лет Софию отвезли в Эйтин, в герцогство Гольштейн, для знакомства с троюродным братом Карлом Ульрихом, подающим надежды мальчиком, который был наследником одновременно двух тронов, а потому и удостоился пристального внимания семьи Софии. Отец Карла Ульриха, кузен Иоганны Карл Фридрих, только что умер, и его сын унаследовал герцогский титул и право претендовать на шведский престол. А поскольку по своей покойной матери мальчик приходился внуком Петру Великому, не меньшие права он имел и на российский трон, на котором не очень прочно сидела его стареющая родственница, императрица Анна Ивановна, двоюродная сестра его матери.
Карл Ульрих был на год старше Софии. Бледный, худосочный, хрупкого телосложения мальчик, он мог, когда этого хотел, располагать к себе приятными манерами. Опекуном сироты стал дядя Софии, брат Иоганны Адольф. На инвеституру (церемонию формального возведения в сан герцога), собрались многие родственники, которые строили собственные планы, связанные с будущим мальчика. Наряду с тетушкой Анной и дядей Августом присутствовала и матриарх Гольштейнской фамилии, мать Иоганны Альбертина.
Софию привезли в Эйтин в надежде выяснить, каковы ее шансы на замужество. Карлу Ульриху в недалеком будущем предстояло, очевидно, сыграть определенную роль в европейской политике, а, стало быть, выбор жены был уже для него не за горами, причем жену следовало найти среди близких родственников, ту, с которой он уже был знаком и к которой не испытывал бы недоверия. Софии не приказывали прямо сделать все возможное, чтобы понравиться кузену, но все же ее дяди и тети вкупе с гофмейстером Карла Ульриха, шведом Брюммером, не скупились на намеки, что их помолвка была бы в интересах семьи.
Первое впечатление Софии от Карла Ульриха было благоприятным для него — недурен собой и обходителен. И еще она уже видела себя в мечтах королевой Швеции, и хотя он уделял куда больше внимания ее матери, а не ей самой, это девушку совершенно не беспокоило. Возможно, ей на память пришло предсказание монаха-ясновидца, и она подумала, что брак с этим бледным мальчиком явится его исполнением. Что же касается отношения Карла Ульриха к Софии, то оно было обусловлено очень простой причиной — он завидовал ее свободе.
Юный герцог был отчаянно несчастен. Окруженный льстецами, он задыхался под гнетом наставников и педагогов, которые не спускали с него глаз ни днем, ни ночью. Различные правила дворцовой жизни, требования этикета не давали ему и шага ступить самостоятельно. Карл Ульрих ощущал себя собачонкой на привязи, и в нем начинала зреть дикая злоба против всех, кого он считал своими мучителями. Вскоре навещавшие его родственники заметили, что под лоском безупречных манер скрывается вспыльчивый и своенравный характер.
Воспитание юного герцога со дня его рождения оставляло желать лучшего или, точнее сказать, было примером того, как не следует воспитывать ребенка. Мать у него умерла, когда ему было всего лишь два месяца, а его отец, тщедушный, болезненный человек, не передал сыну ничего, кроме титула и голштинского патриотизма. С младенчества мальчик находился в центре внимания придворных и дворцовой челяди. С одной стороны существовали досадные ограничения этикета, а с другой — ему старались угодить, в результате он не знал удержу в своих капризах, которые переходили иногда в припадки ярости. Он творил все, что ему заблагорассудится, и говорил все, что вздумается. Он был неглуп, но его поведение уже отличалось неисправимостью, и учителя ничему не могли его научить. Он ненавидел почти всех своих воспитателей, особенно за то, что они запрещали ему пить вино за обедом. И все же он пил слишком часто и слишком помногу. Иной раз не мог встать из-за стола без посторонней помощи.
Софии показалась, что он был привязан только к двоим из всего окружения. Это были его камердинеры — ливонец Крамер и неотесанный швед Ремберг, бывший солдат, с которым Карл Ульрих играл в военные игры.
Из Голштинии София вернулась с полным убеждением, что ее брак с герцогом дело, по всеобщему мнению, необходимое и почти решенное. Однако на примете были и другие столь же завидные женихи, например, умный и подававший немалые надежды брат короля Фридриха, принц Генрих, который также проявил интерес к Софии. В свои двенадцать-тринадцать лет она уже вполне созрела телесно и «была крупнее и более развитой, чем обычно бывают в этом возрасте», — отмечается в ее мемуарах, — а поэтому могла уже начать брачную жизнь.
