Кэролли Эриксон - Екатерина Великая
Одна из фрейлин Иоганны, баронесса фон Принцен, хорошо знала Софи и позднее говорила, что та обладала «серьезным, холодным и расчетливым умом». Да, ума и осмотрительности ей, действительно, было не занимать. Возможно, и расчетливости. Однако холодной она не была.
Здесь баронесса ошиблась. У Софи было теплое, отзывчивое сердце, готовое к страстным порывам и увлечениям.
Вся семья Иоганны собралась в Гамбурге, чтобы отпраздновать значительное событие: брат Иоганны Адольф, князь-епископ Любека, должен был вот-вот стать королем Швеции.
Российская императрица Анна Ивановна скончалась, и после непродолжительной полосы хаоса и неразберихи трон перешел к ее кузине Елизавете, младшей дочери Петра Великого, которая приходилась Иоганне и ее братьям и сестрам невесткой.
У новой императрицы была сильная привязанность к гольштейн-готторпскому клану, к которому бы и она принадлежала, если бы не безвременная смерть ее жениха. Поэтому она назвала наследником сына своей сестры, кузена Софии Карла Ульриха. А это означало для него отказ от шведского престола. Елизавета пошла дальше в изъявлении своего благорасположения к гольштейн-готторпцам и, когда зашла речь о шведской короне, поддержала Адольфа.
Церемонии в Гамбурге поражали своей пышностью и размахами. Туда приехали гости из шведского королевства, чтобы поздравить Адольфа и составить его свиту во время путешествия через Балтику в Стокгольм. Этих вельмож вместе с их многочисленными спутниками несколько недель развлекали на балах и ассамблеях. В круговороте празднеств смешались все: шведские сенаторы, иностранные дипломаты, прочие знатные лица. Был там и молодой брат Иоганны Георг, приятный собой кавалерийский офицер, человек жизнерадостный и пылкий. По части ума он, правда, уступал своей племяннице. Таких людей принято называть «добрый малый». В свои двадцать четыре года Георг производил впечатление неотразимого, видавшего виды светского кавалера и, понятное дело, неискушенной Софи совсем нетрудно было потерять голову и увлечься им.
Дядя и племянница много времени проводили вместе. Георг приходил к Софи в комнату, болтал с ней, шутил и втайне ухаживал. К большой досаде Бабетты Кардель, он отвлекал ее воспитанницу от уроков.
Они стали неразлучны, а Иоганна, у которой при других обстоятельствах подобный поворот дела вызвал бы тревогу, была только рада ублажить любимого брата, позволив ему вскружить голову своей дочери. Она понимала, впрочем, что происходит. София интересовала Георга не просто как веселая, умная молодая родственница, а как возможная жена.
В то время Иоганна не потеряла надежды на брак дочери с Карлом Ульрихом, ставшим теперь великим князем, и эта надежда укрепилась после того, как два раза приезжали послы императрицы Елизаветы и увозили с собой в Россию портреты Софии. Очевидно, императрица рассматривала Софию наряду с другими девушками как возможную претендентку на роль великой княгини. Но теперь, когда Карл Ульрих стал почти недосягаемым, Иоганна считала шансы Софии выйти за него невысокими. Она не могла пренебрегать случаем хоть как-то пристроить дочь. Браки между лицами, состоящими в родстве, например, между дядей и племянницей, в то время не являлись чем-то исключительным, лютеранская церковь иногда разрешала их.
Кроме того, если бы София вышла замуж за Георга, у Иоганны было бы одной заботой меньше. Она все еще не оправилась от потери старшего сына. У нее появился новый ребенок, девочка, которую она назвала Елизаветой в честь высочайшей российской благодетельницы, покровительницы их семьи. Другим поводом для тревог было пошатнувшееся здоровье Христиана Августа, да и сама Иоганна начала страдать сильными болями в желудке. В общем, она не стала препятствовать сближению своих кровных родственников — брата и дочери.
Внимание такого блестящего кавалера, каким был ее дядя, должно быть, льстило самолюбию Софии. Да кроме того, ей доставляло удовольствие бывать в его обществе. Однако он был не единственным, кто оказывал ей знаки внимания в Гамбурге. На нее, как теперь говорят, положил глаз граф Гилленбург, один из шведских гостей, которые должны были сопровождать вновь избранного короля в его владения.
На него произвело сильное впечатление то, что София была прекрасно начитана и могла свободно, без малейшей тени робости рассуждать на различные философские и политические темы, чего он совершенно не ожидал от принцессы, жившей в захолустном уголке Германии. Он заметил, что Иоганна третирует Софию, и упрекнул ее за это. Ее дочь, сказал он, развита не по годам и далеко опередила своих сверстниц, и Иоганна, по его мнению, делала ошибку, недооценивая ее.
Купаясь в лучах похвал графа Гилленбурга и, возможно, злорадствуя по Поводу упрека, сделанного ее невнимательной, раздражительной матери, София продолжала наслаждаться обществом дяди. «Мы были неразлучны», — позднее писала она, — я принимала это за дружбу».
Однако дядя Георг увидел в этом любовь и проявлял все признаки влюбленного. Он ходил за племянницей по пятам, как верный пес, и не сводил с нее своих красивых глаз. Каждая секунда без нее была для Георга невыносима. Когда церемонии в Гамбурге завершились и Иоганна с дочерью отправились в Брауншвейг, Георг был безутешен, понимая, что там встречи с Софией будут редкими. Он сказал ей об этом, и она спросила его:
— Почему?
— Потому, что это даст пищу сплетням, которых лучше избежать, — ответил он.
— Но почему? — настаивала Софи.
Она не осознавала, что такая тесная дружба с дядей может быть истолкована совсем иначе. Георг не ответил ей, но когда они приехали в Брауншвейг и встречи наедине стали очень редкими и мимолетными, он предался видимому отчаянию. София заметила, что дядя сам не свой, то печальный и задумчивый, то раздражительный. Однажды вечером он встретился с Софи в комнате ее матери и стал горько сетовать на свою несчастную долю и на ту боль, которую он испытывал. В другой раз он признался ей в том, что больше всего страдает от того, что является ее дядей.
Племянницу такое признание немало удивило, и она тут же поинтересовалась, что она сделала, чем рассердила его?
— Совсем напротив, — отвечал он. — Дело в том, что я слишком люблю тебя.
Когда она попыталась простодушно поблагодарить его за эти искренние и теплые чувства, Георг раздраженно прервал ее.
— Ты совсем еще ребенок. Я никак не могу заставить тебя понять! — вырвалось у него, и София, расстроившись, стала требовать от него ответа, что он имел в виду и почему был так несчастен.
— Ну что ж, достаточно ли крепка твоя дружба, чтобы дать мне то утешение, в котором я нуждаюсь?
