Эдуард Лимонов - Балканский Андрей
Одним из популярных у тусовки мест неожиданно стало посольство Венесуэлы. Почти 20 лет дипотношения между Москвой и Каракасом были разорваны, и посол Бурелли Ривас был первым дипломатом, после долгого перерыва прибывшим в СССР. Интеллектуал, поэт, знаток русского языка и литературы, он развил в Москве бурную деятельность — общался со всеми, от подпольных художников до старообрядцев, устраивал в посольстве вечеринки и дарил понравившимся женщинам (включая супругу режиссера Георгия Данелия Галину) вино целыми ящиками. Насколько известно, кроме этого он помогал передавать на Запад рукописи и полотна по неофициальным каналам. Все это кончилось тем, что в 1976 году по просьбе советского руководства его отозвали на родину.
В общем, жизнь в посольстве била ключом, и Эдуард со своей новой девушкой, первой московской красавицей Еленой, которая ушла к нему от мужа — художника-графика Виктора Щапова, — регулярно бывал у гостеприимного Риваса. Там-то он и познакомился с будущим знаменитым террористом и легендой мирового левого движения Ильичом Рамиресом Санчесом, он же Карлос, он же Шакал.
Ильич был венесуэльским гражданином. Рожденный в Каракасе в 1949 году, он, как можно догадаться, получил имя в честь вождя Октябрьской революции (двух его братьев отец — убежденный марксист — назвал соответственно Владимиром и Лениным). С подростковых лет он участвовал в коммунистических манифестациях и беспорядках, а в 1968-м добился зачисления сына в Московский университет дружбы народов имени Патриса Лумумбы. Два года Карлос провел в СССР. Во время учебы он познакомился с активистами Народного фронта освобождения Палестины, куда вскоре и отправился, начав восхождение к мировой славе.
«Это было в 1969 году. Как-то после одной из вечеринок в посольстве, было лето, мы пошли ночью гулять с двумя молодыми парнями, студентами Патриса Лумумбы. Потом, через много лет уже, находясь в Париже, я увидел в газетах фотографии человека в странных таких очках. Это было убийство на Орли, когда Карлос застрелил четверых. На фото был человек, с которым мы тогда целую ночь проговорили, спорили. Это официально известный факт, он пишет в своей биографии, что тут учился, потом как он ходил в посольство. Тут сомнений быть не может.
И мы целую ночь спорили, куда-то еще зашли потом — не было тогда ночных заведений — наверное, к нам, еще выпили. И мы все доказывали, говорили, что у нас страна говно, как молодые люди. А они говорили: “Да вы что, вы живете в такой стране, с таким режимом. Вы просто не понимаете, что такое капитализм”. Была целая страстная ночь вот этих вот разговоров, и лицо его перепутать было невозможно. Такое немножко с индейскими чертами, и эти очки. Никаких сомнений. Ну, это случай свел.
По Карлосу там немножко даты, месяцы не сходятся. Но когда я прочел несколько французских книг о Шакале, мне кажется, он натянул немного даты, чтобы участвовать в Черном сентябре, а мои воспоминания такие, что он еще был в это время в СССР. Может быть, чтобы ужесточить свой имидж, сделать из себя такого ветерана. Ну бог весть, он сидит в тюрьме, и человек он большой».
Случай или нет, но Карлос также без сомнения проходит по разряду священных монстров и титанов. Сегодня, отбывая пожизненное заключение во французской тюрьме, он пишет: «Я не жалею ни о чем из того, что совершил. Но я жалею об эволюции современного мира, о распаде СССР и о том, что нам пока не удалось освободить Палестину».
Палестина русским не столь близка, как принявшему там ислам Ильичу, а так Эдуард мог бы подписаться.
Эпизод № 4. КГБ был достаточно велик.
Со времен перестройки либеральные историки, публицисты и литераторы создают картину мира, согласно которой в СССР половина страны была палачами, а другая половина — жертвами. Те, кто имел отношение к спецслужбам, автоматом записываются в палачи, хотя очевидно, что сам факт работы в органах отнюдь не означал «расстрелов несчастных по темницам» или допросов диссидентов.
«Нет, я никогда к арестам отношения не имел и заключенных не охранял, — рассказывал на склоне лет в интервью Дмитрию Быкову Вениамин Савенко. — Я радист, с детства приемники собирал у себя дома, потом и в армию был призван связистом. Был во внутренних войсках, на охране особо важных объектов промышленности. Потом, после переподготовки, стал политработником».
Таким же талантливым «технарем», попавшим в систему госбезопасности, был и мой папа — Юрий Алексеевич Дмитриев. Студента, с отличием учившегося в Институте связи имени Бонч-Бруевича, в какой-то момент заметили и пригласили на работу во всесильный Комитет государственной безопасности. Папа работал в Оперативно-техническом управлении, занимавшемся разработкой различной аппаратуры для нужд комитета, в том числе для пограничников, дослужился до подполковника и ушел на пенсию накануне краха СССР. Затем по его стопам пошел и младший брат, Евгений Алексеевич (средний же — Лев Алексеевич — много лет проектировал подводные лодки и корабли в КБ «Рубин»). Он быстро сделал карьеру, занимаясь курированием по линии комитета различных ленинградских промышленных предприятий.
В застольных разговорах дядя Женя вспоминал о своих встречах с нынешними первыми лицами государства. Однажды он давал отчет о проделанной работе только что назначенной главе Красногвардейского района Ленинграда комсомолке Валентине Матвиенко. Со слов дяди, в отчете она ничего не поняла, «ну ей этого и не надо было». Предложила кофе с коньяком. «Я извинился — кофе, мол, не пью…» В общем, отметили наступающий 1979 год просто коньяком.
Ну а пока на дворе 1960-е годы, и сын офицера спецслужб Эдик Савенко попал в поле зрения «органов» как предмет разработки. Попал скорее случайно, хотя его круг общения — Гершуни, Бурелли, богема — к этому, несомненно, располагал.
«— Ваш отъезд за границу был связан с угрозами КГБ?
— Да не угрозами, а просто конкретно сказали уезжать. Но как мы потом выяснили с моей бывшей женой, как это ни причудливо звучит, мы попали в пекло борьбы между двумя спецслужбами — КГБ и Службой внешней разведки. Мы-то думали, это мы так интересуем их, а оказалось, что копали под ее сестру. У нас стоял под окном фургон, который нас прослушивал, к нам приезжал с сестрой бывший военный атташе в Германии, муж ее Николя. И он привычно говорил — о, вас подслушивают, я знаю, как у них там все устроено. И она, оказалось, работала на Лубянку. Как у нас говорят, борется, но и себя не забывает. Прикрытием у нее был антикварный магазин. Муж — бывший военный атташе — он так ее любил, она была такая пышнотелая блондинка. А противники из КГБ хотели даже не ее завалить, а ее шефа. Вот они вели вот эту слежку, на нас давили тоже.
Мы еще выпутались хорошо, а парень этот, поскольку у сестры был антикварный магазин, а она хотела еще на что-то существовать и привозила, пользуясь своими связями, иконы там какие-то роскошные. Все это продавалось, естественно. А человек, который поставлял иконы, ему дали девять лет тогда. Ей — нет, ее выгнали, по-моему.
Ну, короче, вот эти все люди присутствовали на нашей с Еленой свадьбе в 1974 году. Этот Давид, которого взяли сразу после свадьбы. А мы отделались вот так вот легко».
Позднее Эдуард отметит, что решительно не хотел стучать на свое окружение. Вот если бы пригласили в Высшую школу КГБ — другое дело. Мог бы, наверное, сделать в комитете хорошую карьеру.
Либеральные критики потом не раз пытались доказать, что такого быть не могло и на самом деле Лимонов наверняка был завербован, а потом уже отправлен за границу. Доказательств, однако, никаких нет.
Зато, как утверждала дочь певца Александра Галича Алена, в 1989 году в КГБ ей показали дело ее отца и сообщили, что он был одним из немногих, кому даже не предлагали стать информатором: «Мы понимали, что это просто бессмысленно. Ну, еще Лимонову не предлагали. Он же дурак, чего ему предлагать».
«— Как вы оцениваете то КГБ и тех сотрудников, с которыми вам приходилось сталкиваться?
