Василий Голубев - Крылья крепнут в бою
Гроб установлен на вершине холма. Боевые друзья и товарищи стоят вокруг-молчаливые, строгие.
Гвардейцы клянутся у могилы друга выполнить до конца свой долг перед ленинградцами, перед воинами фронта и флота. С высокого холма они видят вдали скованное льдом Ладожское озеро, по которому тянутся сотни, машин с затемненными фарами. Хлеб, горючее, боеприпасы - все это, не жалея сил и жизни, охраняют и прикрывают с неба летчики 4-го гвардейского полка.
Троекратный ружейный залп грохочет над холмом, отдаваясь эхом. Оно летит к притихшей деревне, к опушке леса, где стоят невидимые, готовые к бою истребители, и дальше к линии фронта, к голодающим и непокоренным ленинградцам.
Но вот вдали над Кобоной крупными светлячками вспыхивает масса зенитных разрывов, по мглистому небу скользят, как мечи, лучи наших прожекторов, отыскивая воздушного врага. Нет, фашистские стервятники, не прорветесь к дороге, и хлеб скоро придет в осажденный город.
Война часто вырывает из жизни друзей, и там, где дух воинов крепок, где мысли и чувства нацелены на одно - победить врага, - там смерть не обескрыливает. Так было и в день, когда клятва на могиле Алексея Лазукина вошла в сердца и души не только его друзей, но и недавно прибывших в полк молодых пилотов. А прибывали они регулярно. Машина войны работала хотя и не всегда ритмично, зато с хорошей отдачей.
Вечером, после похорон Лазукина, я вызвал к себе Володю Петрова. С комиссаром мы условились предоставить ему недельный отдых в санитарной части бригады, расположенной недалеко от Новой Ладоги в живописном месте на озерце, окруженном лесами, - там долечивались наши летчики, иных отправляли для короткой передышки.
Петров, едва переступив порог землянки, выпалил, отнимая руку от виска:
- Старший лейтенант Петров по вызову явился! Опять газеты возить?
Не сдержался все-таки. Но я сделал вид, что не заметил нарушения устава, - состояние Володи можно было понять.
- Нет. Только одно письмо. От меня - родителям и жене. Она ребенка ждет.
Только сейчас понял, что допустил бестактность. Наверное, не следовало упоминать о жене человеку, потерявшему невесту. Но меня и самого вдруг взорвал его вызывающе-обиженный вид.
- Между прочим, - сказал я, - я ее из Ленинграда вывез полумертвой, считай, мне повезло. У Цоколаева и Толи Кузнецова тоже жены с тяжелой дистрофией, а у них грудные дети. Как еще обернется? Может, на всю жизнь инвалиды! Детишки! Понял?
Он молчал, вобрав в плечи свою русую с упрямым вихром голову.
- Ну, вот, - продолжал я. - Тебе, конечно, еще тяжелей. Что делать? Самоубийством кончать? А? Тараном! Баш на баш? Отомстил и квиты? Разве это месть? Если все так мстить станут, через месяц воевать будет некому. Не-ет, дудки, ты мсти каждый день, да так, чтобы самому в живых остаться и завтра еще добавить, а послезавтра втрое сильней и до тех пор, пока мы его, гада, не прикончим, ясно? Вот так!
- А для этого надо сил набраться. Взять себя в руки, - вставил Кожанов. - И не распускаться. Поедешь на неделю, отдохнешь, голову проветришь, и снова в бой.
- Где они живут, - чуть слышно спросил Петров, не поднимая головы, родители ваши?
- Неподалеку от профилактория. Там все написано на конверте. Считай, что с сегодняшнего дня они и твои родители... Это уже внутри, в письме. Они прочтут и поймут. А мы, значит, с парторгом старшие твои братья. Если ты не против...
Он вдруг рухнул на табурет и, прижав к лицу побелевшие в костяшках пальцы, глухо, беззвучно заплакал.
Я подал ему воды, подождал, пока успокоится, и вручил письмо.
Он крепкими ладонями утер щеки, спросил:
- Может, не надо неделю? Дня два хватит?
- Посмотрим, если туго будет, пришлем за тобой.
Мы, командиры эскадрилий, с особой силой чувствовали стремление летчиков попасть в боевой расчет на выполнение любого задания. И, желая всей душой, чтобы крылья каждого пилота крепли, чтобы в каждом воздушном бою или штурмовом ударе победа достигалась с наименьшими потерями, мы буквально выкладывались. Опыт воздушных боев показал: чем чаще летчик летает на боевые задания, а в промежутках между схватками тренирует себя, тем дольше и лучше воюет.
Понимая это ставшее теперь законом войны положение, штаб авиации флота старался пополнить авиачасти боевыми и учебно-боевыми самолетами И-16, а в полку и эскадрильях принимались все меры, чтобы скорее восстанавливать поврежденные в боях самолеты.
И все же нехватка самолетов ощущалась все острее. Но русский человек находчив! Во всяком случае в нашем полку это было доказано на деле. Узнав, что в районе Ладожского озера и у самой линии фронта валялось несколько подбитых "ишачков", а на трясинном болоте все еще лежал самолет, на котором погиб наш летчик Бугов, комэски попросили разрешения у командира полка создать две аварийно-эвакуационные группы и поставить во главе их инженеров Бороздина и Метальникова. Им надлежало поднять брошенные самолеты и доставить в ПАРМ для восстановления.
На все ушло две недели.
Помню, когда Бороздин со своей группой однажды к исходу дня привез с линии фронта второй самолет 24-й серии, я едва узнал своего инженера: обросшее, прихваченное морозом исхудавшее лицо.
- Что с тобой, Михаил? Заболел? - спросил я его.
- Нет, товарищ командир, просто устал. Двое суток без сна, да и с едой, сами знаете... Да, там неподалеку нашли еще один самолет, совсем исправный. Отдохнем малость и его приволокем.
Перед ужином он рассказал нам с комиссаром Кожановым, каких неимоверных трудов стоило им вытащить из болота самолет: трясина, да еще местами бьют ключи. Никаким транспортом не подъедешь к лежащему на фюзеляже самолету.
- Представляете, - горячился Михаил, словно заново переживая происходившее. - Едва добрались на лыжах, да еще двое санок с инструментом за собой тащили. Надо ж было исправить и подогреть мотор...
Я-то знал, чего стоит поставить самолет на шасси, потом отбуксировать к дороге, где находилась грузовая машина. И все это без подъемных средств: их на место не доставить. Но и тут смекалка помогла: сообразительные технари вручную поставили самолет на "нос", выпустили шасси - лыжи и лишь после этого принялись чинить...
- Когда самолет "живописно" встал вверх хвостом, - продолжал рассказывать Бороздин, - над ним на высоте полусотни метров пролетела пара "мессеров", Тут же вернулась, сделав над растерявшейся командой два круга, но обстреливать почему-то не стала. Видимо, так и не поняли, что там происходит посреди открытого болота.
Визит "мессеров" подстегнул техников. Они быстро поставили самолет на шасси, сняли винт и, двумя кувалдами выправив загнутые лопасти, поставили обратно, а уж потом запустили мотор.
