Хадлстон Уильямсон - Прощание с Доном. Гражданская война в России в дневниках британского офицера. 1919–1920
Мы доехали на машине до села Красное, чтобы побывать в 4-й пластунской бригаде, и, учитывая состояние колеи, я был удивлен, что наша тяжелогруженная машина вообще смогла довезти нас до места. Каждую минуту я ожидал, что лопнет какая-нибудь шина. Но мы доехали и остановились у первого воинского отряда, который увидели, и это оказалась резервная рота, шедшая на фронт. Нерегулярно на дальнюю дистанцию вела огонь батарея британских 18-фунтовок. Поскольку я заметил нерешительность и паузы в стрельбе, а также явное оцепенение вокруг пушек, пошел взглянуть, что там случилось. Из-за отсутствия достаточного количества тормозной жидкости или из-за неисправных пружин орудия приходилось толкать назад вручную после каждого выстрела. Несмотря на проблемы, расчеты продолжали, прилагая огромные усилия, вести стрельбу, и я не мог понять, почему стволы орудий были подняты для огня на такую максимальную дальность.
– Почему бы не подождать, пока враг подойдет поближе, чтобы сократить дистанцию? – предложил я командиру батареи. – Или, что еще лучше, подкатите свои пушки ближе, поставьте их позади окопов пехоты.
Ответ меня озадачил.
– Я не могу приблизиться к пехоте, – сказал офицер. – Там еще дальше, в пятистах ярдах, есть окопы, и если я не открою огонь, как только наша пехота увидит наступающего противника, она покинет окопы и разбежится.
Да, это была трудная дилемма, согласился я и попросил разрешения сопровождать его до наблюдательного пункта, чтобы посмотреть, как стреляют орудия. Мы прошли мимо окопов пехоты и подошли к НП в 300 ярдах перед ними, на ничейной земле. Имелось возвышение площадью примерно 70 квадратных ярдов, и на нем и вокруг него сосредоточилась группа, которой было суждено привлечь огонь всей красной артиллерии в Азии – два офицера НП с батареи, командир и 20 конных казаков, рядом полыхали два крупных пожара, да еще было 10 – 20 коноводов и вестовых. Все мы стояли на вершине этого возвышения с биноклями, перед нами открывался восхитительный вид, и мы оставались совершенно безмятежными.
Примерно в 6000 ярдах отсюда были большевики, главным образом кавалерия, которые спокойно прохаживались по селу небольшими кучками, группы всадников с флагами да редкая пушка или подвода темнела на фоне снега. В нашем направлении двигалась пара патрулей, и один из наших передовых постов вел по ним пулеметный огонь с расстояния не менее 3000 ярдов. Похоже, этот огонь вызывал у них не очень большие потери. Тем временем одно 18-фунтовое орудие и одна гаубица калибра 4,5 посылали в деревню и ее окрестности по одному снаряду каждые три-четыре минуты. Я заметил, как рухнул дом в дожде черепицы и каскаде деревянных планок, а из окон вырвался клуб пыли и дыма. Во все стороны бросились человеческие фигурки, и я увидел, как свиньи и куры ринулись по улице, а потом к небу начал подниматься столб дыма там, где вспыхнул пожар среди деревянных строений, и стало видно мерцание красных языков пламени.
Огонь был очень эффективным, и красные бросились врассыпную, а потом я увидел, как часть их орудий, вступивших в деревню, приступила к стрельбе на сельском дворе – полностью на виду! Однако наши канониры им не досаждали, так что, подождав примерно полчаса того, что я ожидал увидеть через пять минут, и будучи готов в любую минуту нырнуть за угол в укрытие, если красные снаряды начнут падать на холмик, я наконец увидел вспышки орудийных выстрелов и услышал доклады. Но куда они стреляли, одному богу известно, и снаряды падали, не долетая до нас с 1000 ярдов, на беззащитный участок степи, взметая вверх куски грунта и грязи. Красные произвели около сорока выстрелов, не меняя, очевидно, ни дальности, ни горизонтального угла обстрела. Взорвалось лишь около пятнадцати снарядов.
Мне страшно не терпелось увидеть контрбатарейную стрельбу, и даже на этой дистанции, думалось мне, мы могли бы переместить орудия. Но вдруг все внимание отвлеклось на основную атаку, которая, видимо, велась силами примерно 400 красных пехотинцев в три цепи – они появились на нашем левом фланге, вынырнув из низины примерно в 4000 ярдах от нас. Они несли большие красные знамена, и их звали вперед офицеры, размахивавшие саблями, сверкавшими на солнце. Однако, похоже, солдаты не особо хотели идти вперед, и то тут, то там какой-нибудь офицер пришпоривал лошадь вперед и хлестал какого-нибудь ленивого солдата саблей плашмя. Цепи приближались, расходясь и раздуваясь понемногу здесь или там, и до нас доносились выкрики офицеров, а затем по ним открыли огонь, и гаубица калибра 4,5 через несколько минут стала их обстреливать. Командир батареи 18-фунтовок находился слишком далеко слева, но как только они пристрелялись, первые полдюжины снарядов придавили наступающую пехотную цепь к земле, и красные бросились плашмя на землю. Еще три залпа заставили красных мчаться сломя голову туда, откуда они пришли, – орда бегущих фигурок, максимально пригнувшихся к земле, понеслась в поисках укрытия. Позади них остались разбросанное оружие, флаги, отдельные раненые и взбешенные орущие офицеры да еще одна бесцельно бродившая лошадь.
При виде отступающего врага огромное возбуждение выказал по-спортивному выглядевший невысокий офицер поблизости, полностью одетый в британское обмундирование: дорогой плащ «барберри», краги на пуговицах и фуражка цвета хаки с мягким верхом. Он непрестанно призывал бригадира к действию и, получив одобрение, свистнул, вложив пальцы в рот, чтобы собрать всех имевшихся всадников. Взобравшись на лошадь, он поскакал галопом, а за ним его казаки, в направлении врага, размахивая саблей, взметая куски земли и облачка снега и поддерживаемый возгласами зрителей.
– Битва закончена, – весело произнес генерал, похлопав в ладоши. – Красные отступают, а кавалерия бросилась преследовать их. А мы поедем в штаб бригады и попьем чаю!
Мы наслаждались великолепной едой, когда после бесконечной ходьбы взад-вперед возле телефона до меня дошло, что что-то идет не так. Я слышал треск артиллерийских выстрелов, раздававшихся на гребне холма, прямо над нами, и, когда спросил, что происходит, мне сказали, что враг получил подкрепление, что мой друг в «барберри» был вынужден отступить и что есть опасность, что наш левый фланг будет отрезан от кавалерии, которая находилась в пяти милях в том же направлении.
Это вызвало у всех взрыв смеха.
Я ожидал, что будут приняты хоть какие-то меры, но мне заявили:
– О, все в порядке! Даже если бы они прорвались, остается лишь один час светлого времени, так что на ночь они отойдут назад в деревню!
Я усомнился, что действительно все в норме, допил чай, мы уселись в машину и в чернильной тьме вернулись назад в штаб дивизии.
