Хадлстон Уильямсон - Прощание с Доном. Гражданская война в России в дневниках британского офицера. 1919–1920
Я вернулся в свой штаб в Новочеркасске на следующий день поздно вечером, испытывая крайний восторг от результатов своей поездки. Я хотел опять побывать в 1-м корпусе на правом фланге, но у меня было очень мало имущества и запасных частей, поэтому я решил ехать прямо в Новочеркасск на ремонт и провести там неделю перед тем, как вновь отправиться в путь.
В Новочеркасске я обнаружил великолепную партию имущества для столовых, рационов, обмундирования – фактически все, что можно украсть со склада. И самым главным из моих призов было несколько тюков мундиров хаки, присланных для починки нашего собственного обмундирования. Это я передал в военное училище шитья для переделки в мундиры для русских офицеров.
Я не стал тратить время зря и зашел к атаману поблагодарить за поездку, и он пригласил меня сопровождать его на большом празднике в Старочеркасске, где отмечалась годовщина битвы при Азове. Мы отправились на речном пароходе, который был приобретен для него, но это была пугающая старая развалина. Церемония состояла из обычного не производившего впечатления памятного богослужения на открытом воздухе, за которым следовали смотр войск и ужин в городской управе старой столицы донских казаков. Поскольку сезон дождей еще по-настоящему не начался, в Старочеркасск можно было попасть со всех сторон, хотя зимой он превращался в остров, окруженный водой на несколько миль, внутри которых было невозможно отыскать настоящее течение Дона.
По моем возвращении атаман сообщил мне, что назначил Алекса Смагина моим связным.
Глава 12
Я сразу же заглянул к Смагиным. Я ощущал все большую привязанность к ним во время коротких приездов в Новочеркасск. Алекс был приятным, несмотря на свои недостатки, парнем, а его жена Муся была большой красавицей и выдающейся личностью, человеком большого мужества, и в течение минувших беспокойных трех месяцев я, хотя и встречал ее менее десяти раз, очень привязался к ней.
Мы сразу же поняли, что оба преданы делу Белой русской армии, и в последующие недели она постоянно помогала мне в моей поддержке донских казаков, и в конце вышло так, что я сам помог ей и немногим из ее друзей спастись. В последний короткий период, когда мы были вместе в Новочеркасске, она работала на меня как исключительно компетентный офицер разведки и точно так, как это делал Норманн Лак со своей женой, собирала обрывки разговоров и много другой бесценной информации в отношении сепаратистских интриг, которые уже начали развиваться в казачьем командовании. Все это помогало мне при подготовке планов, предусматривающих все возможные случайности, и к этому времени стало очевидно, что таковые могут произойти. В то же время она проявила себя неоценимым консультантом в моих встречах с беженцами, которые зависели от меня, и была незаменима при подготовке их организованной эвакуации.
Помимо этих прозаических талантов она обладала и высшим даром – как вспышка молнии, могла моментально реагировать на дух текущего момента и задействовать весь свой огромный потенциал – о котором она хорошо знала! – чтобы вызвать улыбку, вселить в душу уверенность и чувство близости. Кроме того, она вела себя как тактичный и грамотный посредник между всеми слоями беженцев, помогая успокоить их и поторопить при подготовке к последней эвакуации.
Все мы по возможности старались видеть только яркие стороны и не думать об эвакуации, но с прошедшего лета дела чудовищно изменились, и все чаще и чаще нам приходилось теперь задумываться о вероятности поражения.
Несомненно, эта возможность вызывалась полной неспособностью белых организоваться, а генералов – действовать согласованно друг с другом для координирования своих атак, неизбежной коррупцией, леностью и безразличием многих офицеров и чиновников, а также русским неумением быстро реагировать на события или принимать простейшие меры предосторожности от катастроф. «Санитарный кордон» через Европу против распространения коммунизма, который мысленно видел Черчилль, очевидно, начал рушиться, но я старался не осуждать русских за их недостатки. Признавая их существование, я всегда стремился занять позицию сочувствующего друга, пытающегося вместе с ними преодолеть жуткие трудности, с которыми мы, несомненно, сталкивались.
Когда я появился, Смагины приняли меня с распростертыми объятиями, и у них в доме я опять столкнулся с мадам Рештовской, Абрамовыми, Чебышевыми, которые сейчас оба работали в парламенте, и Еленой Рутченко, которая с мужем жила в Ровеньках, что примерно в 60 милях к северу от Новочеркасска, но для большей безопасности переехала в столицу. Они все были немного опечалены – один из наших товарищей, Елена Абрамова, умерла от тифа.
Мы пробыли вместе недолго, потому что почти сразу же мне надо было уезжать в Суровикино, но в течение недели, пока я находился в Новочеркасске, Лак был занят, а его огромная ценность была в том, что он переводил, используя как свой мозг, так и язык, и улавливал такие косвенные намеки, которые никакой русский переводчик не смог или не стал бы переводить мне. Муся часто разговаривала с генералами и передавала то, что слышала, как делал и Алекс, когда бывал достаточно трезв для этого, но у Лака были и другие достоинства. Приехав с женой из Петрограда, он был хорошо знаком с теми, кто часто устраивал званые вечера для вновь прибывших беженцев, и мог просеять всевозможные слухи. Впрочем, этим могла заниматься и его жена.
В тот вечер, как мы прибыли в Суровикино, впервые пошел снег. Какое-то время то начинался, то прекращался холодный мелкий дождь, который, по сути, не был ни дождем, ни снегом, а чем-то средним, но теперь поднялся ветер, деревья склонились под напором бури. Ветер стаскивал одежду, ползал по спине и морозил пальцы, потом пошел снег, из темноты вихрем возникли легкие хлопья и толстым слоем легли на землю, выделяясь белизной на черном, стальном фоне домов. Становилось все холоднее, люди уткнули носы в поднятые воротники, и округа стала чудесно выглядеть под мантией белого цвета, полная домов с теплыми желтыми огнями окон. За ними лежали холмы в четких черных и фиолетовых красках.
На следующий день опять пошел дождь, но от этого первого снега царило какое-то ощущение возбуждения, особенно среди британцев. Уже снова стало грязно, канавы были полны снежной жижи, но мы заметили, как звук колоколов церкви приглушается падающими хлопьями, и нам захотелось поскорее увидеть знаменитую русскую зиму.
Мы намеревались осмотреть одну медицинскую часть, устроившуюся в деревне, потому что бывший со мной офицер по имени Роч крайне интересовался вопросом немедленной и длительной изоляции больных тифом. Он перенес, однако, жестокий шок, увидев полное отсутствие каких-либо мер в этом направлении. Подготовка больных к перевозке в санитарных поездах, завернутых только в стерилизованные одеяла, в то время как их инфицированная одежда систематически пропаривается и готовится к повторной выдаче, представлялась нам достаточно простым делом после того, что мы видели во Франции, но здесь для русской медицины это все еще было недостижимой вещью. Дело еще осложнялось тем, что вся одежда, одеяла и любое другое имущество, побывавшее в пользовании у солдата сколь угодно короткое время, с этого момента считалось его личной собственностью. Однако Роч настоял на посещении стерилизующих и дезинфицирующих устройств, и нам раскрылось страшное состояние дел.
