Хадлстон Уильямсон - Прощание с Доном. Гражданская война в России в дневниках британского офицера. 1919–1920
Я усомнился, что действительно все в норме, допил чай, мы уселись в машину и в чернильной тьме вернулись назад в штаб дивизии.
С дальнего левого фланга Донской армии все доносились тревожные слухи о мощном наступлении большевиков, которое развивалось в районах, где Добровольческая армия соединилась с Донской армией возле Валуек. Знаменитый командир большевистской кавалерии Буденный упорно пробивался на юг, и, если он вклинится между Добровольческой армией и казаками, ситуация станет угрожающей.
Мы много слышали о Буденном и видели его фотографии. Это был высокий, стройного телосложения мужчина с грубым лицом и усами, похожими на конский хвост. Он был в царской кавалерии с 1903 г. и прошел с наградами Русско-японскую и мировую войны. Он был продуктом санкт-петербургской школы верховой езды, великолепным всадником и крайне беспощадным; это был человек, которого следовало опасаться – что было видно по лицам людей, окружавших меня.
Мне не довелось увидеть буденновские войска в бою, потому что по телеграфу мне сообщили, что в Новочеркасске в любой день ожидается приезд Холмена, поэтому я решил поспешить назад, и мы к концу дня приехали в Боковскую и вовремя поменяли лошадей, чтобы к наступлению темноты добраться до Распопинской.
Последние семь миль проходили по заброшенной земле на южном берегу Дона, где красная кавалерия несколько раз переправлялась, грабя что можно, перед тем как вернуться на другой берег. Мы видели убогие деревни, где стены домов помазаны глиной и крыты соломой, а единственным светлым знаком были белые стены и зеленые купола православных церквей, и в конце концов доехали до небольшого, еще не замерзшего ручья, вившегося черной струйкой по чистому галечниковому руслу среди снега, огибая пучки травы. Степь была зловеще молчаливой, и мы не видели никаких признаков наших кавалерийских разъездов, которым полагалось быть в этих местах. К счастью, не встретили мы и большевиков.
На следующий день мы возвратились в штаб 1-го корпуса в Манелине и пообедали у генерала Алексеева. Он был очень сдержан и, похоже, не хотел делать никаких договоренностей на будущее. Из этого я сделал вывод, что у него больше информации, чем у меня, и это оказалось правдой, потому что в последующие десять дней 1-й корпус вывел свои соединения с северного берега Дона. Зная, что я спешу, он одолжил мне машину, чтобы добраться этой же ночью до Суровикина, но мы замучились со сломанными рессорами и лопнувшими шинами, и нам пришлось провести ночь в маленькой деревушке.
Все мы сгрудились в одной комнате, где в печке полыхали дрова, а хорошо утепленные окна и двери удерживали тепло внутри дома. Ночью приходили и уходили люди в одежде покрытой снегом, лежавшим тяжелыми складками на их шинелях, и из тумана появился, размахивая руками, начальник станции, чтобы сообщить нам, что красные приближаются и что пути напрочь забиты неподвижными составами. Несмотря, однако, на все тревоги, ночь мы провели с комфортом, но, к сожалению, у меня украли револьвер 12-го калибра, и, что еще хуже, я опоздал на проходящий поезд на Лихую, так что мое возвращение в Новочеркасск задержалось на целый день.
С того времени как я уехал, поезд 1-го Донского летучего отряда пришел в Новочеркасск со стороны Царицына, и пилоты сообщили, что армия Колчака отступает на восток по Транссибирской магистрали.
Поддерживавшие его британцы уже отводили свои первые контингенты и исчезали на востоке в снежной пелене, многострадальные солдаты задумывались, ради чего все эти их мучения. Колчак на самом деле начал свое отступление еще в июле, а когда начался вывод британских войск, это было уже начало конца. Его соединениям не хватало продовольствия, горючего, обмундирования и боеприпасов, свирепствовал тиф, и уже по железной дороге на восток намертво замерзали насосы и стрелочные переводы на путях. Сибирские армии становились такими же деморализованными, как и зависевшее от них гражданское население.
– Его войска – под угрозой гибели, – заявил один летчик. – А мы готовимся к эвакуации Царицына.
– Боевой дух Кавказской армии Врангеля быстро падает, – сообщил мне другой офицер. – Она несет большие потери и ведет тяжелые бои, а большевики прислали против них еще войска, которые высвободились в результате отступления Колчака.
Это звучало зловеще, но худшее было впереди, потому что кубанские казаки проявляли явное стремление в любой момент поднять руки вверх и уйти домой, и Врангель передал командование Покровскому, а сам взял на себя руководство группой Добровольческой армии на Харьковском фронте от Май-Маевского, чьи пьяные оргии в конце концов привели его к падению. Он не обращал внимания на важные сообщения, и Деникин отозвал его с поста командующего.
Ситуация была тяжелой, и летчики перебазировались на запад к Суровикину, потому что не питали иллюзий в отношении будущего, если будет перерезана дорога между ними и их единственной линией отхода в донские края. У меня было немного времени на разговоры с ними, да я никак и не мог им помочь, поэтому договорился с начальником станции по поводу проезда на идущем на запад поезде. Я предчувствовал, что по приезде в Новочеркасск буду занят по горло.
Когда я приехал, все вроде в моем штабе выглядело нормально, но в городе, казалось, было очень много народу. Происходил огромный приток беженцев из районов Воронежа, Курска и Киева, многие из них, прежде имевшие высокое общественное положение, бежали в самую последнюю минуту и проделали свой путь почти впроголодь и без каких-либо личных вещей. Они жили в товарных вагонах для лошадей, если не удавалось вымолить место на одном из немногих поездов для личного состава, которые временами шли туда или сюда по железной дороге. Некоторые из этих вагонов были переделаны в нечто вроде гостиных, у некоторых в стенках были прорублены окна, а раздвижные двери заменены. На крыше складывалось всякое мыслимое имущество, и вагоны беженцев окружали крестьяне, торговавшие продуктами или менявшие кур у окон, из которых высовывались беженцы, предлагавшие драгоценности, меха и все, что у них было, в обмен на пшеничные блины и сваренные вкрутую яйца да жилистое мясо. Поезда были набиты людьми и являлись очагами, в которых тиф, стоило ему лишь вспыхнуть, распространялся как пожар.
Иногда приходили санитарные поезда, неся с собой остатки белых полков, и зловоние, сопровождавшее эти поезда, было ужасным. Всегда им чего-то не хватало, и дефицит бинтов и средств для дезинфекции приводил к тому, что раны кишели личинками, и от них несло запахом болезни и гниения. Всегда можно было различить негромкий шепот раненых, и было видно в окна, как они слабо двигались, а группы санитаров спускали вниз трупы тех, кто скончался за ночь.
