Самуил Зархий - Наркомпуть Ф. Дзержинский
— Где же ты будешь работать?
— В управлении Московско-Казанской дороги. Ректор института, где я служу в канцелярии, одновременно занимает ответственный пост на дороге. Он знает, что я материально нуждаюсь и зачислил меня на должность, где я буду получать намного больше, чем в институте.
— На какую должность?
— Разъездного инспектора службы пути.
— Ядвися! Ну как ты можешь занять должность инспектора, ведь ты ничего не понимаешь в путевом хозяйстве? Это же не канцелярская работа. Для этого нужно иметь специальность, определенную подготовку, чтобы суметь ответить па вопросы путейцев. Инспектор по меньшей мере должен закончить школу дорожных мастеров или технические курсы.
— Мне уже поздно учиться на курсах. Если мой начальник назначил меня, значит, он считает, что я справлюсь.
— Это вовсе ничего не значит, Ядвися! Нетрудно догадаться, что твой ректор старался не ради тебя, а просто хотел сделать «приятное» наркому. А ты знаешь, что я этого не выношу, — огорченно сказал Дзержинский.
Дверь кабинета открылась и секретарь сообщил, что приглашенные на совещание собрались.
— Попрошу вас вот о чем, — сказал ему нарком. — Позвоните начальнику Московско-Казанской дороги, чтобы он не принимал мою сестру на должность инспектора службы пути, как неподходящую по квалификации. Кроме того, передайте мое мнение, что ректора института, в котором служит Ядвига Эдмундовна, следовало бы освободить от совместительства в управлении дороги. Зачем нам такой «деятель», который устраивает на службу работников не по деловым соображениям, а лишь из желания угодить начальству.
— Феликс! — взмолилась ошеломленная таким неожиданным поворотом разговора Ядвига Эдмундовна. — Ну, хорошо, хорошо, пусть я останусь на прежней работе в институте, но зачем же снимать с поста в управлении дороги человека, который хотел мне сделать добро? Очень прошу тебя…
— Я снова повторяю, — терпеливо ответил Дзержинский, — что не тебе он добро сделать хотел, а мне угодить, не считаясь с интересами дела. Я этого не могу терпеть. Очень прошу извинить, но меня ждут люди.
* * *На совещании шла речь о тяжелом финансовом положении транспорта. Дефицит был огромным.
— Каждая пудо-верста и каждая пассажиро-верста ложатся нам в убыток, — жаловался начальник финансового управления.
Выслушав мнение собравшихся, нарком сказал: — Я тоже считаю, что наши тарифы крайне занижены и, если их не поднять, мы не сможем сохранить транспорт. Необходимо подготовить докладную записку в Совнарком. Я смотрю на будущее оптимистически. Знаете, почему? Потому что убедился — основная масса железнодорожного пролетариата проникнута коммунистическим духом и сознательно относится к своему труду. Это — не громкие слова, а неопровержимый факт. Иначе, чем объяснить, что советский железнодорожный транспорт в исключительно тяжелых условиях несомненно шагает вперед? Это признают даже за границей…
— Например, представители АРА,[28] —напомнил Борисов. — Они специально приходили к Феликсу Эдмундовичу, чтобы выразить свое удовлетворение в связи с быстрым продвижением продовольственных грузов. Это ведь не так-то просто было в наших тяжелых условиях перебросить весной за две недели в голодающие губернии три с половиной тысячи вагонов с грузом.
— Да, иностранцы признают это, а вот наши отечественные скептики призывают свертывать транспорт, поскольку он дефицитен, — с горечью заметил нарком. — Революционный энтузиазм масс — вот что нас спасает. Но, конечно, нельзя без конца держаться на одном только энтузиазме. В ЦК партии поддерживают наше требование о повышении зарплаты транспортникам. Но в то же время мы не можем не считаться с тяжелым финансовым положением государства. Наш долг — беречь каждую копейку, а наши управления, в том числе финансовые, ни черта не знают, что делается на местах, хотя исписывают горы бумаги.
Нарком обратился к Халатову:
— Артем Багратович! Как идет сокращение штатов?
— К новому году сократим, как было намечено. По сравнению с началом прошлого года штаты уменьшатся вдвое.
Дзержинский слушал цифровые выкладки, которые приводил Халатов, смотрел на его усталое землистое лицо с темными мешками под глазами и думал: «Хороший экономист, безотказный работник, изо всех сил тащит большой воз».
Вспомнилось посещение его матери, после которого пришлось устроить медицинский осмотр всех членов коллегии, чтобы Халатов не догадался. К счастью, туберкулеза у него не нашли. Только предписали ограничить рабочий день шестью часами и принять курс подкожных инъекций. Но главврач амбулатории звонил секретарю наркома, что Халатов не ходит на лечебные процедуры. Оторвав от лежавшего перед ним листа бумаги узкую полоску, нарком на одной стороне написал:
«Тов. Халатову», а на обороте:
«Когда же Вы будете лечиться?
Ф. Дзержинский».Получив записку, Халатов благодарно кивнул головой, давая понять, что отныне будет следовать предписаниям врачей.
Нарком посмотрел на часы и сказал:
— Уже половина двенадцатого. В двенадцать я должен быть на заседании СТО.
* * *Дзержинский прочитал письмо, которое ему передал Емельян Ярославский, вернувшийся на днях из-за границы.
Письмо было от Гришина, направленного в прошлом году в Швецию приемщиком новых паровозов. Когда он там наладил дело, его перебросили в Эстонию, с которой был заключен договор на капитальный ремонт вышедших из строя локомотивов.
Гришин, бывший рабочий-котельщик, писал, что, по его мнению, совершенно нецелесообразно ремонтировать паровозы в буржуазной Эстонии и платить за это золотом. Своего металла у них нет и выписывают они его из Германии. Ремонт ведут по-старинке, кустарным способом в своих захудалых мастерских. — Какой же в этом смысл? — спрашивал Гришин. — Ведь мы можем сами выписать материалы из Германии и ремонтировать на русских заводах, лучше оборудованных. И золото сбережем, и сократим количество своих мастеровых на бирже труда… К тому же качество ремонта неважное, приходится браковать котлы, — заканчивал Гришин свое письмо.
«Он безусловно прав», — подумал Дзержинский и позвонил секретарю:
— Покажите письмо начальнику отдела тяги и передайте мое мнение, что желательно расторгнуть договор на ремонт паровозов. Плохое качество ремонта — достаточный повод… Кстати, вы давно мне не сообщали, аккуратно ли выдается семье Гришина его заработная плата и паек? Ведь дети живут без отца и я обещал проследить…
