Раиса Аронова - Ночные ведьмы
— Наша цель сегодня — высота 164, восточное Керчи, — ставила командир полка задачу. — Предупреждаю: если облачность в районе цели будет менее шестисот метров, экипажи должны возвращаться, не выполняя задание.
Значит, садиться с бомбами. Неприятно.
Через полчаса мы уже вырулили на старт. Выпускающий взмахнул фонариком, я дала полный газ, хвост, как говорится, трубой, и самолет пошел в черное сырое небо.
Над Керченским проливом облачность прижала нас до трехсот метров.
— Ну как, пойдем дальше? — повернувшись, кричу Полине.
— Ха, конечно! — слышу безапелляционный ответ. И Поля лихо эдак взмахнула рукой — вперед, мол, на запад!
Мне тоже не хотелось возвращаться с бомбами. Идем дальше. Перелетели пролив. Здесь, в Крыму, облачность оказалась немного повыше, и я надеялась, что в районе цели она поднимется еще больше. Эта надежда вела меня все дальше и дальше… Увлекшись небом, я позабыла о земле и не заметила, как перемахнула передний край обороны. Обычно при подходе к этому рубежу я всегда слышала от штурмана: «Пересекаем линию фронта». Сейчас же она молчала, и поэтому я была убеждена, что мы еще над своей территорией. Вдруг под нами включился прожектор, немного пощупал лучом облака и сразу поймал нас. «Наши балуются. Ну, пусть позабавятся». И я продолжала спокойно идти. В светлом овале, образовавшемся в том месте, где луч упирался в облачность, я увидела темный силуэт самолета. «Еще кто-то попался», — отметила про себя. Но вот что удивительно: я качну самолет влево — и тот влево, я вправо — и он туда же. «Гм, странно»… В мою затуманенную сомнительным вином голову не могла прийти тогда простая мысль, что это тень нашего самолета.
С земли по нас начали стрелять.
— Очумели, что ли? — забеспокоилась я. Начинаю увертываться от трассирующих пуль. Вдруг кто-то схватил меня за плечо. Я вздрогнула. Кто это?
Конечно, не ангел небесный и не демон, а Полина.
— Райка! — кричит она, стараясь перекрыть шум мотора. — Разворачивайся, мы прошли цель! Керчь под мотором!
Я обалдела. Как же нас занесло на Керчь? Это безумство — лезть на такой укрепленный объект на высоте всего 350 метров! Значит, мы болтаемся в луче не своего, а немецкого прожектора, и стреляют по нас тоже немцы?.. Если к тому времени в моей голове и оставался еще хмель, то теперь его как ветром сдуло. Мысль лихорадочно заработала. Круто разворачиваюсь. Попутный ветер помогает унести ноги. Вдогонку летят светлячки пуль. Немецкие прожектористы еще держат нас в луче и, вероятно, с удивлением наблюдают за не в меру расхрабрившимся фанерным самолетом. Вот и цель под нами — теперь-то хорошо ее вижу! Штурман сбрасывает бомбы. Прогремел мощный взрыв, нас сильно подбросило. Еще бы! Истинная высота сейчас всего метров двести.
Теперь домой! Исправили переговорный аппарат, а пока шли до аэродрома, Полина рассказала мне, что она в полете немного задремала, ее разбудил луч прожектора. Осмотревшись, с опозданием поняла, что цель прошли. Стала мне кричать, чтобы я разворачивалась.
— Но ты сидела как каменная и шла все дальше, прямо на Керчь. Тогда я догадалась, что переговорный аппарат испортился, и начала теребить тебя за плечо.
Через несколько минут мы садились. На аэродроме не наблюдалось никакого движения, все самолеты стояли на земле. Полк явно не работал.
— Командир полка приказала вам обеим явиться и ней на доклад, — сказала техник Катя Бройко. — Будет снимать стружку, — предупредила она.
У командного столика я по всем правилам доложила:
— Товарищ майор, задание выполнено!
— Где вы были до сих пор? — подозрительно оглядывая нас, строго спросила командир полка.
— Бомбы сброшены на цель, — дипломатично ответила я.
— Все экипажи вернулись еще от пролива, говорят, что низкая облачность, С какой высоты бомбили?
Мы с Подиной переглянулись. Что ответить? Ведь нарушили указание.
— А они дырки в плоскостях привезли, товарищ майор, — ввернула подоспевшая Катя Бройко. — От своих бомб в основном.
«Вот вредная! — возмутилась я про себя. — Тянули тебя за язык…»
К нашему удивлению, Бершанская не стала ругать нас.
— Какая же все-таки высота в районе цели? — допрашивала она.
— Триста пятьдесят. Над проливом немного меньше, — признались мы.
— Ладно, идите.
Вот так мы и отпраздновали с Полиной 7 ноября 1943 года. К концу ночи облачность приподнялась, и нам удалось сделать еще два боевых вылета…
…Море за окном шумит, шумит. «Помнишь?.. Помнишь?.. — слышится мне в плеске волн. — «…тихо шептала безбрежность и ласкалась изумрудными, дрожащими брызгами к печальному, немому великану»… Помнишь?»
Да, вспомнила.
Как-то в период вынужденного затишья в боевой работе, появилась у нас в этой вот комнатушке — уж не знаю, откуда — книга о символистах, в которой были подобраны отрывки из произведений Блока, Белого и других, а также помещены несколько писем символистов друг к другу. Оригинальный стиль писем привлек наше внимание. Завязался оживленный спор.
Больше того, Наташа Меклин и я дерзнули даже подражать им. Сотворили какую-то невероятно страшную символическую чепуху и шутки ради отослали летчикам бочаровского полка. Как потом нам рассказывали, у них при чтении волосы вставали дыбом.
Подражая символистам, мы с Наталкой начали писать друг другу письма. Одно свое письмо помню до сих пор наизусть.
«Я не знаю, куда ушли бледнолунные тени; я не видела, как трепетали призраки отходящих туманов; и не слышала, как наплывали нежноласковые звуки, рассыпаясь в розовом блеске утренних жемчугов. Грезы дремали. Было загадочно-сладко от мягкого, бархатного дыхания млеющей полутьмы. Но кто-то поспешно и странно-невидимо уже сматывал паутину сновидений в огромный шелестящий шар, и от этого становились осязаемы тонкие кружева мечты.
Постепенно тишина таяла в поющем хрустале звонко-голубой дали, а в необозримой выси ликующе вспыхнула лучистая беспредельность. Стало совсем ясно. Блеск.
Тонкие стрелы взметнулись вверх, и желанно открылась агатовая глубина. Из-под алмазных снегов брызнул коралловый смех. Ломко изогнулась линия мысли. В туманную задумчивость чуткого покоя начал вплетаться мелкий бисер серебряного звона. Все заволновалось. Гибкие, дремавшие в неге крылья встрепенулись, приоткрыли теплую белизну, и от нее пахнуло опьяняющей, манящей тайной.
А совсем рядом, за глухой стеной, тихо шептала безбрежность и ласкалась изумрудными, дрожащими брызгами к печальному, немому великану…
P.S. Наталка, это я пыталась в символической форме описать момент твоего пробуждения».
