Алексей Карпов - Андрей Боголюбский
Оба этих источника — и Лаврентьевская летопись, и послание патриарха — рассказывают о судьбе епископа Леона (согласимся всё же, что речь в послании идёт о нём) совершенно по-разному, освещая различные, напрямую не связанные между собой эпизоды его пребывания в Византии. Сравнивая и анализируя тексты, можно прийти к выводу, что епископу пришлось не единожды совершать поездки на родину, ища защиту от возводимых на него обвинений. И не всегда ему сопутствовала там удача.
По летописи, епископ явился к самому императору ромеев Мануилу Комнину — но этот шаг с его стороны оказался ошибочным. Один из ярчайших представителей византийской истории XII века, личность необыкновенная во многих отношениях, император Мануил I (1143–1180) ещё не раз будет привлекать наше внимание. Пока же скажем о том, что в своей внешней политике он уделял немалое внимание Руси и находился в дипломатических сношениях с разными русскими князьями. Начало 60-х годов XII века ознаменовано для Византии продолжающимися войнами: прежде всего с туркамисельджуками на юге и венграми на севере. В войне с Венгрией русские князья рассматривались Мануилом как возможные союзники. Правда, не все. Так, могущественный галицкий князь Ярослав Владимирович Осмомысл до времени оставался скорее врагом законного василевса, ибо поддерживал его двоюродного брата Андроника Комнина, также претендовавшего на византийский престол. Но тем больше был заинтересован василевс в союзе с правителями других русских княжеств, и прежде всего с киевским князем Ростиславом Мстиславичем и суздальским Андреем Юрьевичем (которые, напомню, в 1161 году заключили мирный договор друг с другом). «Мануилу цесарю мирно в любви и братолюбии живущю с благочестивым князем нашим Ондреем», — напишет чуть позже владимирский книжник{178}, и это будет правда. Добрые отношения двух правителей подкреплялись ещё и тем, что Андрей был сыном князя Юрия Долгорукого, верного союзника Мануила на протяжении многих предшествующих лет.
Эти предварительные замечания помогают нам понять, почему у епископа Леона было немного шансов добиться поддержки у василевса. К тому же взгляды Леона на соблюдение поста в среду и пятницу, по-видимому, не совпадали со взглядами на этот предмет самого императора. А надо сказать, что император Мануил вообще отличался любовью к разного рода богословским диспутам, нередко сам участвовал в них и всегда с горячностью отстаивал свою точку зрения, даже если она входила в противоречие с точкой зрения признанных авторитетов, включая и самого константинопольского патриарха. Тем, кто пытался противоречить ему, приходилось несладко. Рассказывали, что однажды, когда патриарх и другие иерархи не согласились с изменениями, которые василевс предложил внести в чин оглашения иноверцев (вопрос сугубо церковный!), император «оскорбился этим» и в гневе дошёл до того, что начал осыпать архиереев бранью, называя их «всесветными дураками»{179}. Тем менее склонен он был церемониться с каким-то провинциальным епископом, попавшим ему, что называется, под горячую руку.
Для встречи с императором Леону не понадобилось даже ехать в Константинополь. Как рассказывает летописец, царь тогда «стоял товары», то есть станом, лагерем, «над рекою». Под «рекою» обычно понимают Дунай, хотя речь может идти и о каком-либо из его притоков. В то время император воевал с венграми, а потому ему приходилось бывать на Дунае едва ли не чаще, чем в столице. Так, весной 1163 года василевс «с большей частью ромейского войска остановился лагерем» в Филиппополе (нынешнем Пловдиве, в Болгарии), позднее, летом, перебрался в Наис (Ниш), где тоже «расположился лагерем», а ещё позднее перенёс свою ставку в Белград. Затем его отвлекли дела на востоке, и он изготовился уже к военным действиям в Палестине (о чём нам также ещё предстоит поговорить), но события в Венгрии, где новый король Стефан III изгнал своего брата Белу (ставленника Мануила, который даже выдал за него замуж свою дочь), вновь заставили императора поспешить к Дунаю. В 1164 году, переправившись через Саву, он «стал лагерем» у Титела (при слиянии Тисы и Дуная), а затем раскинул свои палатки у Петровара (некой «Каменной крепости», близ границ Венгрии), откуда и вступил в переговоры с королём Стефаном, — но переговоры эти закончились неудачей{180}. Летописная дата встречи епископа Леона с «царём» «над рекою» (1164 год) полностью соответствует хронологии дунайских походов императора Мануила, а потому историки, как правило, принимают её как более или менее точную.
В лагере императора в то время оказались послы сразу четырёх русских князей: великого князя Киевского Ростислава Мстиславича, суздальского князя Андрея Боголюбского, а также князей черниговского и переяславского. (Последним, напомню, был младший брат Андрея князь Глеб Юрьевич; что же касается черниговского князя, то им до февраля 1164 года был Святослав Ольгович, а затем, после его смерти, — его племянник Святослав Всеволодович.) Имя суздальского посла — редкий случай! — названо в летописи: им был некий Илья. Примечательно, что в перечне послов Илья занимает второе место, сразу после киевского; третьим же следует даже не черниговский, как должно быть, а переяславский. Это свидетельствует о суздальском происхождении всего рассказа: очевидно, о происшествии «над рекою» летописцу стало известно непосредственно со слов Ильи. (В поздней Никоновской летописи имя посла князя Андрея Юрьевича названо полнее: Илья Андреев; здесь же приведено и имя киевского посла — Иван Яковль, но откуда извлёк книжник XVI века эти имена, как всегда, неизвестно.) Не обязательно думать, что все четверо прибыли к царю Мануилу вместе с Леоном и по его же делу. Скорее, их привели сюда иные заботы, так или иначе связанные с обсуждением условий русско-византийского союза. Тем не менее все они стали свидетелями произошедшего разбирательства.
Мануил предоставил Леону возможность высказаться и даже устроил прение между ним и оказавшимся здесь же другим греческим иерархом. Суздалец Илья с удовольствием поведал о полном фиаско своего епископа, причём дело, по его словам, едва не дошло до смертоубийства: «Он же иде на исправленье Царюгороду, а тамо упрел и (его. — А. К.) Анъдриян, епископ Болгарьскый, перед царем Мануилом… Леону молвящю на царя, удариша слугы царевы Леона за шью (за шею. — А. К.) и хотеша и в реце утопити…» — «Се же сказахом верных деля людий, — заключает свой рассказ летописец, — да не блазнятся о праздницех Божьих».
Как видим, Мануил остался верен себе, не терпя прекословия. «Царёвы слуги» действовали в полном соответствии с принятой им манерой поведения, награждая епископа тумаками и угрожая и вовсе утопить его. Наверное, в пылу полемики епископ позволил себе что-то выходящее за рамки приличий, может быть, напрямую обратился к императору, принявшему участие в споре («молвящю на царя»). Такое пресекалось незамедлительно. Возможно, подобная дерзость имела место и во время его прежних дискуссий с участием князя Андрея Юрьевича. Впрочем, это, разумеется, не более чем догадка, тем более что и Андрей вряд ли стал бы терпеть неподобающее поведение собеседника. Но так или иначе, а присутствовавшие в лагере царя русские послы смогли убедиться: царь отнёсся к ростовскому епископу с очевидным пренебрежением. Это должно было ещё больше осложнить его положение на Руси.
