Лора Томпсон - Агата Кристи. Английская тайна
Никто и предположить не мог, что в этой уверенной в себе умной статуарной (чуточку слишком статуарной к тому времени) женщине, чьи рассказы и фотографии печатал «Скетч», чье «Убийство Роджера Экройда» должно было вот-вот выйти и вызвать как бурный восторг, так и шумную полемику (существовало мнение, будто эта книга — надувательство, хотя на самом деле Агата играла честно), сидит Селия.[178] Селия пишет всего одну книгу, не детективную, эта книга — спонтанный выброс ее могучего воображения; профессиональной писательницей она не становится, а остается мечтательной, плывущей по течению девушкой. Она не взрослеет. «Это юное существо с ее скандинавской красотой не похоже на писательницу», — думает ее издатель: Селия остается юной не только эмоционально, но и внешне.
Таково было и внутреннее самоощущение Агаты — она все еще думала о себе как о прекрасной нимфе, которая в скользящем танце проплывает через Торки и попадает прямо в объятия мужа. Она — это Джейн из «Тайного врага», девушка «с ярким румянцем на лице»; она — Энн из «Человека в коричневом костюме», «сводящая мужчин с ума»; она — Флора из «Убийства Роджера Экройда», очень похожая на юную Агату своими «истинно скандинавскими золотыми волосами». Но придумала Флору женщина, которая, не перешагнув еще порога сорокалетия, выглядела дамой средних лет. Она не стала непривлекательной — фотографии запечатлели ее обаятельную улыбку, — но утратила свою особую красоту. Молодость и легкость, которые компенсировали некоторую мужеподобность ее черт, исчезли с рождением Розалинды. Вот почему она создавала очаровательных девушек, на которых некогда была похожа, и как бы ни было ей приятно писать эти образы, они вызывали глубокую душевную боль. Между тем Арчи оставался стройным, энергичным и привлекательным, как прежде. Быть может, Агате следовало больше заботиться о том, чтобы соответствовать ему. «Надеюсь, от этой ходьбы я стану стройнее», — писала она Кларе из Италии, где они с Арчи отдыхали в 1924 году.
Тональность писем из Италии — восторженная и беспечная — весьма напоминает тональность эпистолярного дневника, который она вела во время Имперского тура: «Мы съездили в Милан, провели там среду и двинулись дальше, в Болонью…» Так же как во время тура, Арчи там заболел, «у него поднялась температура, он слег, а я посмеивалась над ним и говорила, что это все из-за печени!». Агата сообщала, что скоро они возвращаются домой. «У Арчи на первой неделе октября „Осенний турнир“ по гольфу…»[179]
Гольф становился ее кошмаром, хотя она старательно это скрывала. Казалось бы, в сущности, пустяк; она никак не могла поверить, что он может обрести такую важность: словно ее жизнь оказалась в полной зависимости от пересчитывания проходящих мимо поездов или замеченных воздушных змеев. Однако детский оптимизм, которым Арчи пытался маскировать свою страсть, был неуместен. Его одержимость только усиливалась. Агата не имела возможности пригласить на выходные гостей из Лондона, если те не играли в гольф, в противном случае Арчи сердился из-за потерянного для игры свободного времени. Это означало, что Агата, которая в будние дни видела мужа очень мало, часто оставалась одна и по выходным. Конечно, ей было чем заняться, она все больше времени посвящала обдумыванию своих будущих сочинений. Одним из них, опубликованным в ноябре 1924 года в журнале «Гранд», был «Коттедж „Соловей“».[180] Это история женщины, Алике, которая отвергает преданного поклонника, чтобы выйти замуж за человека, о котором ничего не знает и который, как она постепенно осознает, планирует убить ее.
В один из одиноких уик-эндов Агате приходит в голову своего рода выход. Нэн Поллок, сестра Джеймса Уоттса, была в то время замужем вторично, на сей раз за неким Джорджем Коном — гольфистом. Нэн и Агата испытывали друг к другу взаимную симпатию со дня свадьбы Мэдж. Теперь они могли сидеть и болтать, пока Розалинда и Джуди (той было на три года больше, чем Розалинде) играли в саду, или даже сами немного помахать клюшками на дамском гольфном поле, после чего вместе с мужьями посидеть и выпить в клубе. Агата спиртного не употребляла, хотя официальная версия о том, будто она была трезвенницей на протяжении всей жизни, не совсем верна: во время Имперского тура она время от времени с удовольствием позволяла себе бокал бургундского. Хотя продолжала набирать вес — что, возможно, вызывало недовольство Арчи, — она предпочитала стакан сливок пополам с молоком — любимый напиток ее детства, которым они с Нэн лакомились, бывало, когда гостили в Эбни.
К тому времени Агата гораздо лучше ладила с Нэн, чем с сестрой, хотя ей было любопытно принимать Мэдж у себя в «Скотсвуде» в 1924-м, когда шли репетиции «Претендента». Несмотря на то что Агата была уже определенно более успешной писательницей, сестра продолжала одновременно восхищать ее и вызывать чувство соперничества. Она была так самоуверенна и так ошеломляюще обаятельна! «Глава пресс-службы попросил меня об интервью, — писала она своему мужу, — а я ответила, что не желаю быть знаменитой… Единственное, что я сообщила о себе, так это то, что являюсь сестрой миссис Агаты Кристи. Оказалось, что он просто в восторге от „Стайлса“ и прочел все ее книги! Так что, вероятно, в конце концов мы станем сестричками-куколками!» Подобное непринужденное великодушие — на которое сама Агата не была способна — раздражало еще больше, поскольку словно бы предполагало, будто своей известностью Агата обязана щедрости натуры Мэдж. Разумеется, они с Арчи присутствовали на премьере «Претендента». В некотором роде это даже забавляло — то, что они с Мэдж обе стали писательницами, — особенно когда стало ясно, что «Претендент» не шедевр, как ее пытались убедить заранее. Мэдж собиралась написать пьесу об Уоррене Гастингсе, однако, несмотря на энтузиазм ее режиссера Бэйзила Дина, этого так и не случилось. Агата, однако, это запомнила. В «Разлученных весной» Джоан Скьюдамор встречает старую школьную подругу Бланш и спрашивает — с некоторым сочувствием, — написал ли в конце концов ее муж книгу об Уоррене Гастингсе. Он написал, но она так и не была опубликована.
У Арчи с Мэдж были идеально дружеские отношения, хотя к середине двадцатых он, вероятно, чувствовал, что уже сыт по горло семьей Агаты. Монти продолжал всем доставлять неприятности. По возвращении из Имперского тура Арчи нашел своему шурину квартиру и предложил доставить его туда; дело кончилось тем, что вместо этого, поддавшись на уговоры, он отвез Монти в его любимый отель на Джереми-стрит, сказав Агате: «Ты знаешь, он так убедительно говорил». После этого Агата помогла Мэдж купить Монти коттедж в Дартмуре: Джеймса Уоттса всегда раздражало, что его жена не жалела денег, чтобы решать проблемы Монти, но Агата платила собственные, поэтому Арчи возражать не мог.
