Варлам Шаламов - Несколько моих жизней: Воспоминания. Записные книжки. Переписка. Следственные дела
Диалектика, по сути дела, это та же прагматика.
Доказательства в спорных случаях ищутся чаще всего не в естествознании и развитии науки, а в развитии общественных систем.
Неру[393] написал историю Индии в тюрьме.
Чернышевский написал «Что делать?» в тюрьме. Генри стал писателем в тюрьме. Достоевский написал «Записки…» в тюрьме.
Только в советских тюрьмах не написано никаких художественных, литературных работ.
Ньютон: «При изучении наук задачи полезнее правил».
Тонкость вычислений не может превосходить точность измерений.
Ганди[394]: «Цель не оправдывает средства. Думая о цели, думайте о средствах».
Несвоевременные мысли
Процент семейного счастья выше в т<ак> н<азываемых> браках по расчету, чем в браках по любви.
Каждый мужчина в глубине души мечтает о женщине, которая бы с ним спала, рожала ему детей, варила ему щи и меньше рассуждала о гражданских материях.
Кокетливый Макаренко[395] – литератор, а не педагог. С 90% его трудкоммунаров я встречался на Севере, «жульническая кровь» неистребима.
Физический труд не гордость и не слава, а проклятие людей.
Нигде не прививается так ненависть к физическому труду, как в трудовом лагере. Начальство хорошо знает, что говорит, когда грозит проштрафившимся подчиненным: «В забой пошлю».
«Он есть истинный представитель полупросвещения. Невежественное презрение ко всему прошедшему; слабоумное изумление перед своим веком, слепое пристрастие к новизне, частные поверхностные сведения, наобум приноровленные ко всему, – вот что мы видим в Радищеве».
Пушкин о Радищеве[396].
Добролюбов разобрался в Пушкине очень хорошо и, отдавая ему должное как поэту, не высокого мнения о нем как об общественном деятеле.
ед. хр. 20, оп. 3
Тетрадь 1956 года в картонном зеленоватом переплете с записями стихотворений «О песне», «Гомер», «Стланик», «Мне горы златые плохая опора…», «Розовый ландыш», «Я жив не единым хлебом…», «Ночью», «Раковина», «Лицо твое мне будет сниться…».
«И исчезла тьма, и открылись семь небес, и увидела Богородица тут множество мужей и жен, вопивших и кричавших. «Что сотворили вы, несчастные, окаянные и как здесь очутились?» – спросила их Богородица со слезами. И не было от них голоса. «Хождение Богородицы по мукам»[397].
Заметка о фольклоре (Памяти Арины Родионовны).
Фольклор и его подлинное место. Высоты искусства обходятся без фольклора. Атомный реактор и <вода>, наливаемая зимой в щели скал. Вокруг фольклора кормятся литературоведы.
Страна, убивающая своих поэтов, страна, которая убила Блока. Последний сборник Блок хотел назвать «Черный день» (Дневник. Запись 6 февраля 1921 г.)[398].
75-летие со дня рождения Блока, 200 строк в «Правде» – подвал в «Литературной газете» – отписка такая же, как была в юбилей Сервантеса, нечего сказать, а говорить надо.
Блок: «Я художник – то есть свидетель. Нужен ли художник демократии?» 1916 год.
Мультатули: «Сны, которые в тюрьме «имели дерзость быть приятными».
«Закон обладает лишь грубой способностью восприятия».
Великим в искусстве становится то, что, по сути дела, в нем не нуждается.
«Старик и море» Хэмингуэя имеет предком «Тысячу дюжин» Лондона.
Мультатули:
«Хорошо писать публика не может, потому что у нее нет души и потому, что она не страдала, что одно и то же».
Чаплин весь – из двух русских писателей, Гоголя и Достоевского (в Комедии убийств)[399].
Словарь сатаны: понт, фраер.
Мне сорок лет. Вот уже 16 лет как меня называют «эй, старик», и я понимаю, что это относится ко мне.
Колыма научила меня понимать, что такое стихи для человека.
ед. хр. ПО, оп. 2
Общая тетрадь в серо-зеленом переплете. На обложке: «1957.1». В тетради записаны стихи «Если сил не растрачу…», «Алхимик», «Разведка», «Кто ты, руда иль просто россыпь…», «Птица спит и птице снится», «Горное шоссе» и др.
Хирург Меерзон, который не раздевался в терапевтических отделениях.
Солнце играло на зеркале, как <на> стекле компаса. <Мачтовое> полотно перекинуто на руль. И было похоже на <главу>. В плаванье?
В плаванье.
(Ночь. 18.VI.57)
<В. Т. иногда просыпался среди ночи и записывал сны . – И.С.>
30 марта 1957 г. В Гендриковом, в музее[400]. Странное впечатление от «посмертного»: ни планов, ни черновиков, ничего… Как будто все сказано, все прожито и не о чем больше писать. И смерть как естественный конец поэта. Четыре наброска, несколько строф т<ак> н<азываемого> «Второго вступления» в поэму «Во весь голос». И интонациями и словарем похож не на себя, а на другого поэта – на Пастернака.
Любовь Есенина к России – русская любовь – жалость.
Чтобы кончать самоубийством, надо быть молодым. Надо иметь силы.
Горбань[401] – секретарь партийной организации Союза писателей 1937 года, застрелился в июне 1957 года.
ед. хр. 23, оп. 3
Общая тетрадь в картонном зеленоватом переплете. На обложке: «1957. II». В тетради записаны стихи «Бивень», «Память», «Сосны срубленные», «Ручей», «Дождь» и др.
На листе 14 переписано стихотворение Гумилева «Волшебная скрипка».
Наброски воспоминаний о детстве (л. 63).
В ноябре. Вот когда я переписывал эти стихи в Л<енинской> б<иблиотеке>, у меня и был первый меньеровский приступ[402]. <Н. Гумилев. «Волшебная скрипка».>
Для названия: «Прелестный лист».
«Звуки зачинщики жизни». В. Хлебников.
Там, где я живу, мало магазинов и много сберегательных касс.
Поэт должен быть немножко глухим, чтобы лучше ловились звуковые повторы, легче сдвигались слова. Немножко слепым, ибо «собственное зрение», свой поэтический глаз – это уже вид дальтонизма, это глазное заболевание.
И обязательно – иностранцем в материале, немножко чужим тому, о чем он пишет. (Генри о писателе, который пишет чужой кровью.)
Болезнь Меньера действует по-блатному – сзади бьет.
Одноглазые цветы.
Река проносит букеты черемухи.
Рябой, как напильник.
Есенин – как голубоглазый лен.
Цветы на эшафоте прилавка.
Если бы на войне погиб Кассиль, ему ставили бы памятники и награждали его орденами, а Гайдар стал бы незначительным детским писателем[403].
Сомнение, нерешительность – это и есть признак человечности.
Размышления не увеличивают запаса знаний.
Ненастный, ненавистный день.
Воздух можно трогать руками.
Уродливая и необыкновенная смерть. Две – от паралича дыхания, от остановки сердечной деятельности.
Тодор Павлов[404]: писатели не композиторы, а оркестранты.
ед. хр. 24, оп. 3
Общая тетрадь в сероватом картоне. На обложке: «1957. III». В тетради записаны стихи «Некоторые свойства рифмы», «Ода ковриге хлеба», «Речные отражения», «Арбалет» и др.
Всякому поэту – Пушкину, Пастернаку, Маяковскому и т. д. хочется: 1) зарифмовать, вогнать в строку новое слово, свежее слово, еще не бывшее в стихотворении ни у кого, 2) овладеть, запрячь большое многосложное слово, вроде: «Раскрасневшиеся лица», 3) звуковой перезвон названий: «Танец старинных имен, что для сердца отраден».
Народные названия трав как раз прошли звуковой отбор.
ед. хр. 25, оп. 3
Школьная тетрадь в линеечку. Заполнялась в Боткинской больнице в 1957 году, когда Варлам Тихонович болел.
Отсек. Молодые врачи, медсестры средних лет, пожилые няни.
Почему нет консультантов психиатров? (Истерии, эпилепсии.)
Инсультам все возрасты покорны – дети и старики, юноши и женщины.
Комплекс упражнений Циммермана – Машкова: лечебная гимнастика по укреплению вестибулярного аппарата, общая гимнастика без приседаний. Спать ночью, не пить и не курить.
– Как Вы мне ставите клизму?! Я научу Вас честно относиться к своим обязанностям!
О. Т.: Вы уже ходите. (Через две недели.) Я: (скромно): Да, хожу. О. Т.: Ну вот, можно немного ходить.
Раненые градусники с резиновыми повязками.
Мы, как и в Древнем Риме, – ложимся только обедать и ужинать.
Новая рифма рождает новое сравнение.
Ему все казалось, что за одну руку и ногу он привязан кем-то к кровати, и он бился, бился до утра. И только поняв, что это инсульт, паралич, он заснул.
Жизни в искусстве учит только смерть.
Институт поделен, как подводная лодка, на отсеки. Отсек острого инсульта.
Буфет – раздаточная.
В физиотерапевтическом отделении лечебные процедуры не делаются, а отпускаются.
