Эрик Перрен - Маршал Ней
А вот пример полного отсутствия такта у Нея. Перед тем как уехать в Париж, он опять попросил у Наполеона денег. Император ответил, что располагает лишь небольшими средствами, которые нашёл в Фонтенбло, но при этом пообещал пятнадцать тысяч франков. Ней их получит… после того как сообщит Талейрану, что переходит на сторону Людовика XVIII!{338}
У русского царя ещё нет твёрдого мнения о будущем режиме во Франции. Эта неопределённость предоставляет шанс переговорщикам Наполеона. К сожалению, измена маршала Мармона смешивает все карты. В Эссоне три полномочных представителя узнают, что герцог Рагузский начал самостоятельные переговоры с союзниками. Мармон пытается их успокоить, утверждая, что всё происшедшее теряет силу, так как отречение меняет ситуацию. Решив действовать заодно с ними, он едет в Париж.
5 апреля, половина двенадцатого. Послы обедают у Нея. Его особняк находится поблизости от штаб-квартиры царя Александра. Коленкур и Макдональд внимательно смотрят на князя Москворецкого, умалчивая, безусловно, о том, что напишут позже. Как и следовало ожидать, перед Александром он проявил себя очень неумелым дипломатом, слишком нервничал, импровизировал, чем ставил коллег в затруднительное положение. В частности, он довольно неуклюже делал акцент на амбициях, жажде славы и ослеплении Наполеона. Его мнение, даже если бы оно было полностью справедливым, представляется совершенно неуместным в речах, призванных показать все преимущества регентства для обеспечения внутреннего спокойствия Франции и безопасности Европы. Ней доказывал, что армия, вся целиком, скорее погибнет, чем согласится принять суверена, которого она не выбирала. Нужно признать, что страсть и убеждённость, с которыми он пытался внушить это царю, произвели на последнего большое впечатление. Но Коленкуру кажется, что такие словесные излияния ни к чему хорошему не приведут. Например, неужели Александр не заметит разрыв между армией и её вождём? Но все-таки есть несколько хороших новостей, пролившихся бальзамом на сердце: прибытие в Париж полномочных представителей заставляет вздрогнуть Сенат — две тысячи белых кокард[94] исчезают со шляп. В салоне маршала Нея появляется Мармон с перекошенным лицом, едва способный вымолвить слово.
— Я отдал приказ Суаму не оставлять позиции. Какой позор! Вместе с моим корпусом он перешёл на сторону врага, несмотря на мои запрещающие приказы, которые я слал из Эссона.
Ней, Макдональд и Коленкур замерли в изумлении. Мармон нарушает молчание, заявляя:
— Я бы отдал руку на отсечение, лишь бы этого не случилось!
— Всего лишь руку? — удивился Ней. — Даже голову — и то было бы недостаточно!
Через год Мармон проголосует за смертную казнь Нея.
Во время следующей встречи с царём присутствовавший король Пруссии Фридрих Вильгельм резко высказался, обращаясь к Нею, Макдональду и Коленкуру:
— Вы сделали всю Европу несчастной!
Боясь, что снова вспыхнет спор, вмешивается Александр:
— Брат мой, сейчас не время копаться в прошлом. Насколько царь великодушен, настолько же решительно он отвергает идею регентства Марии-Луизы, особенно после того, как узнает об измене Мармона, в чём склонный к мистике Александр видит знак свыше. У Наполеона больше нет средств дать сражение — час Бурбонов пробил. Русский император предлагает Коленкуру и двум маршалам возвратиться побыстрее с окончательным и безоговорочным отречением. Для них это единственная возможность снова быть принятыми и выслушанными, чтобы дальше вести переговоры, защищая интересы армии и Франции, обсуждая судьбу Наполеона и его семьи.
Как сказал Наполеон Коленкуру, Талейран знал о ревности Нея к любому знаку внимания, оказанному другому, и о том, что маршал чрезвычайно легко поддаётся влиянию. Видимо, поэтому Ней был тесно окружен членами временного правительства, которые льстили ему и всячески его восхваляли. Можно предположить, что Александр был хорошо осведомлен о военных подвигах Нея, в частности, о героическом переходе Днепра. Пикантность ситуации придавала симпатия царя к маршалу, имевшему титул князя Москворецкого, что символизировало дерзость Наполеона, распространившуюся до Москвы. Их приятельские отношения породили слухи: утверждали даже, что царь подарил Нею шкатулку с вложенным документом, по которому маршал имел право на значительную дотацию. В той же шкатулке якобы был указ о присвоении ему очень высокого воинского звания в российской армии. Ещё поговаривали, что царь попросил Нея организовать в России политехническую школу.{339}
Опередив Макдональда и Коленкура, Ней прибывает в Фонтенбло поздно вечером 5 апреля. Под влиянием супруги он принимает решение. В котором часу маршал встретился с Императором? Это очень важный вопрос. В тот же вечер Ней пишет Талейрану, что во имя защиты страны от ужасов гражданской войны французы должны вернуться к ценностям прежней династии. Дело сделано! Прощай, Наполеон, да здравствует Людовик XVIII! На самом деле всё обстояло гораздо сложнее. В Национальном архиве хранятся две версии письма Нея Талейрану. Первая, вероятно, черновик: «Могу заверить Вашу Светлость, что император Наполеон, осознал всю критичность своего положения и положения страны, что мы смогли убедить его в необходимости действий, которые, как мы надеемся, он предпримет завтра, чтобы примирить интересы Франции и армии и покончить со страданиями нашей родины». Это витиеватое неотредактированное послание говорит о том, что Император ещё ничего не решил, что лишь его полномочные представители убеждены в необходимости подписания безоговорочного отречения. Такая версия приемлема. Ней не берётся предвосхищать намерения Наполеона. Затем пассаж претерпевает любопытную эволюцию, мы видим окончательную формулировку в письме, обращенном князю Беневентскому. Текст стал более гладким, при этом изменился смысл: «Император, понимая критичность ситуации, в которой оказалась Франция при его правлении, сознавая собственную неспособность спасти страну, отказывается от дальнейших попыток и соглашается на полное и безоговорочное отречение. Официальный подлинный акт отречения приведённого содержания я получу из рук Его Величества завтра утром, после чего поспешу на встречу с Вашей Светлостью, чтобы представить его Вам». На письме проставлено время: 5 апреля, 11 часов 30 минут. Макдональд утверждает, что был час ночи, когда Коленкур вошёл в спальню Императора и, чтобы разбудить его, довольно грубо встряхнул, после чего передал содержание бесед с Александром. Представляется, что Ней написал письмо раньше, чем встретился с Наполеоном, который не мог его принять, так как спал. Эта ложь не украшает князя Москворецкого, который стремится ускорить события, обнаружив, что в умах происходит брожение, что значительное число генералов и высших офицеров склоняется в сторону смены режима. Отречения Наполеона желают все, Нею казалось, что это отречение у него в кармане. Не имея возможности опередить Мармона в переходе на сторону Людовика XVIII, он старается театральными жестами обеспечить себе второе место. Как выразился Пьер Серваль, «Ней покинул Императора, пока тот спал».{340}
