Борис Бурда - Великие романы великих людей
Дело явно было не только в том, что жениться на царевне из соседнего царства, дела которого уже чисто в силу географии достаточно плотно переплетались с македонскими, есть вещь явно полезная в хозяйстве. Тут немалую роль сыграли и личностные факторы – попросту говоря, молодые люди друг другу понравились, причем настолько ощутимо, что вскоре после этих мистерий дядя нашей героини, пока еще Мирталы, действующий эпирский царь, быстро обговорил детали со своим македонским соседом, после чего сразу решили честным пирком да за свадебку. А вот уже после свадьбы Мирталу стали называть Олимпиадой – такое имя дал ей молодой супруг, причем именно в честь популярнейшего всегреческого спортивного состязания. Похоже, что прельстился перспективой без всяких отборочных турниров оказаться на Олимпиаде, причем не раз в четыре года, а каждую ночь. Опять же при греческом патриархате стать победителем Олимпиады Филиппу тоже было бы просто. Это уже не говоря о том, что иметь собственную Олимпиаду не в далекой Олимпии, а в родной Македонии Филиппу было лестно. В общем, факт остается фактом – имя молодая царица сменила, и хотя под конец жизни она еще раз переименовалась, назвав себя Стратоникой, человечество запомнило ее именно как Олимпиаду. Может быть, потому, что именно под этим именем она в положенный срок подарила царю сына и законного наследника престола, которого назвали популярным среди македонских царей именем Александр – он стал уже третьим царем, носящим это имя. Очень хочется свернуть свой рассказ в привычное русло и засыпать вас сведениями об Александре, рассказать о его детстве, воспитании, похвалить его воспитателя Леонида, повосторгаться укрощением Буцефала и все такое, но сегодня рассказ не о нем, а о его папке с мамкой. Об Александре все и так знают.
Значит, свадьба прошла, теперь можно о грустном. Счастье молодоженов длится недолго. Счастливый супруг даже начинает избегать супружеского ложа – встретить там, кроме супруги, еще и настоящую змею есть дело обычное. Многие относятся к этим рассказам недоверчиво, а я считаю это возможным – мало ли на Балканах ужей и безногих ящериц? Вон желтопузик до полутора метров может дорасти, а его в тех краях навалом… Если десятилетние хулиганы из моей родной Одессы могут терроризировать всех лиц противоположного пола в родном классе пойманными на лимане ужами, почему взрослая хулиганка из Эпира не может вытворять то же самое? Но в итоге личная жизнь Филиппа и Олимпиады становится какой-то странной. Есть сын, буквально с пеленок обещающий стать человеком очень незаурядным – его любят и воспитывают с равным усердием и буйный папочка, и ненормальная мамаша. Но это практически все – Филиппу хватает прочих жен, не говоря уже о флейтистках на любой пирушке и случайно подвернувшихся хорошеньких мальчиках, а Олимпиада уже навострилась напоминать при случае и без оного, что Филипп ей, строго говоря, и не муж, потому что со смертным мужчиной ей низко, эпирские цари вообще от Ахилла по прямой линии, а македонские непонятно кто… Откуда взялся сын Александр при таких раскладах, она объясняет без труда – ночью в храме ее посетил лично Зевс, сомнений быть не может (он, наверное, документы предъявил), так что ее ребенок полубог, а кому охота заикнуться, что он незаконный, представьте, что вытворит его настоящий папочка, когда эти мерзкие слова услышит. Интересно, что Александр, уже будучи царем, эту историю не повторял, но ее распространение даже поощрял – в конце концов, владыке мировой державы лучше быть сыном бога, чем простого смертного. Спорить с ней не осмеливались даже ехидные и недоброжелательные спартанцы, которые в ответ на нее процедили сквозь зубы: «Если Александру угодно быть богом, пусть будет». Но поскольку на Бакланах такая женская доля не выходит за рамки нормы, внешне отношения супругов вполне нормальны. Во всяком случае, пока. И если Филипп не пьян – что у трезвого на уме, то у пьяного все знают где, а Филипп, хотя и старательно косит под грека, исконно греческую традицию пьянь презирать, вино на пирах разбавлять и водить по городу пьяных рабов, чтобы все видели, как отвратительны алкоголики, совершенно не чтит. Более того – раз за разом принимает на грудь такие дозы, что даже при его здоровье до царских покоев его волокут под руки. Но организм могучий, признаков алкогольной деградации в его поведении под лупой не разглядишь, и все политические дела наутро, когда базилевс напьется воды с уксусом, заменяющей грекам отсутствующий в их кулинарии огуречный рассол, идут своим чередом.
Обретение власти
Дела, кстати, заваривались крутые – Филипп становился все более сильной и опасной фигурой, причем росло именно его влияние в Элладе. Некоторые непокорные полисы он проучил, причем очень больно, при этом он быстро менял симпатии – то передаст территорию сметенной им с лица земли Потидеи соседнему Олинфу, то разрушит сам Олинф, а всех его жителей продаст в рабство, как и потидейцев. Но самым выгодным его дельцем по приобретению влияния в Греции была Третья Священная война. Федерация фокейцев, маленького горного народа, входившая в Дельфийскую амфиктионию, военно-политический союз с общей казной в священных Дельфах, позволила себе полаяться с могущественными беотийцами, и те отыгрались на ней по полной – добились судебного решения, обвиняющего их в захвате общинной земли и делающего их фактически рабами амфиктионов (были ли они действительно виноваты, сегодня сам черт не разберет). Казалось бы, что фокейцы просто не смогут бороться с этим приговором вне зависимости от его справедливости – силы не те. Но их безумно храбрые лидеры, братья Филомел и Ономарх, нашли средства для борьбы, причем такие, что хватало нанять самое сильное войско в Греции. Они просто захватили Дельфы и наложили лапу на общую казну союза, которая там хранилась, чудовищную сумму в 10 000 талантов, 360 тонн золота – больше половины золотого запаса Российской империи, захваченного генералом Каппелем в Казани, а ведь перед Первой мировой он был самым большим в мире! На эти денежки они без труда оплатили такие огромные банды наемников, что смогли плевать на всех своих недоброжелателей и стали колошматить всех подряд, поскольку им уже было нечего терять. Хотя они и оформили грабеж в виде займа, этого, разумеется, никто не признал, их поступок объявили святотатством и начали против них не просто очередную греческую войнушку, а именно Священную войну, как против святотатцев.
Юпитер и Олимпиада. Фреска Палаццо дель Те. Дж. Романо. 1530 г.
Исход этой войны был бы, пожалуй, неясен, если бы не Филипп: в очередной раз проспавшись, он сразу понял, что настал его час и грекам настолько нужен сильный лидер, что если он предложит им македонскую конницу с собой во главе, то именно сейчас никто не посмеет вычислять, на сколько процентов он грек, а на сколько дикий горец. Победа далась не сразу, потому что в дельфийской сокровищнице действительно было очень много денег, а фокейские вожди оказались талантливыми полководцами, капитуляции которых все равно бы никто не принял – в священных войнах врага уничтожают, даже если он сдается. Перелом наступил в безумно жестокой битве на Крокусовом поле, где македонцы пошли в атаку, громко распевая священный гимн Аполлону – хозяину оскверненного святилища, и фокейцы дрогнули не столько перед обученной фалангой и тяжелой кавалерией гетайров, сколько перед гневом разъяренного бога солнца, обжигающего им глаза. Фокейский вождь Ономарх был убит в воде, когда плыл к кораблю союзников-афинян, раньше прочих сообразивших, что Филипп в итоге и до них доберется, и потихоньку помогавшим фокейцам, несмотря на их святотатство. Его труп выудили из моря и распяли на кресте. Три тысячи пленных фокейцев даже не нашлось времени помучить – всех просто связали и утопили, как котят. Фокейцы сопротивлялись до последнего, но силы были слишком неравными – золотые рудники, захваченные Филиппом, помогали ему в войне вернее любого союзника, а сам Филипп цинично говорил, что осел, нагруженный золотом, возьмет любую крепость. В итоге Фокида пала, за покражу из сокровищницы на нее наложили большую ежегодную дань, а Филиппа признали гегемоном эллинов (не Эллады – каждое греческое государство все было готово отдать, чтоб оставаться само по себе, включая свою пресловутую государственность). Что интересно, после этого он потихоньку лично вшестеро уменьшил фокейскую дань – война закончилась так, как ему нужно, и что толку дальше шуметь о святотатстве, лучше поменьше ссориться с будущими подданными. Дальше следовали другие войны – согнать всех греков под одно знамя было не так просто.
