Борис Бурда - Великие романы великих людей
Поэтому на спартанскую гегемонию довольно быстро и успешно посягнули Фивы, да и не они одни… Но Македонии все эти игрища довольно долго не касались. Это все греческие дела, а была ли Македония Грецией или росла, как травинка в поле, сама по себе, – договорились далеко не сразу.
Действительно, что же такое Македония – север Греции или на север от Греции? По государственному устройству от Греции она довольно сильно отличалось – в Греции если что-то и разнообразило полисную демократию, то разве что тирания, когда кто-то захватывал силой оружия власть в городе, утомленной глупостями демагогов (кстати, слово в те времена вовсе не ругательное, просто означающее «вождь народа»). А Македония была самой настоящей наследственной монархией, совершенно как в державе персидского царя, которую греки считали своим абсолютным антиподом. Но вот македонский язык очень смахивал на греческий – понимали друг друга без проблем. Да и письменность македонцы себе не стали изобретать, греческая их вполне устраивала. Как и всякие горцы, македонцы отставали от своих равнинных и тем паче приморских греческих соседей в плане поэзии, живописи и прочей культур-мультур, считали греческие достижения по этой части своим идеалом и радужной мечтой и прекрасно совмещали презрительное отношение к изнеженным цивилизацией южным соседям с постоянными намеками на то, что они и сами греки, только сегодня немножко не в форме, но если захотят, будут белые и пушистые.
Само название их царской династии – Аргеады – намекало на их происхождение из греческого Аргоса, с чем никто активно и не спорил. Во всяком случае, когда их царь Александр, который даже носил прозвище Филэллин, то есть Друг греков, попросил разрешения участвовать в Олимпийских играх, ему это разрешили, хотя и не без споров. А уж в Олимпийских играх имели право участвовать только греки – не принадлежащему к грекам спортсмену там немедля показывали от ворот поворот, будь он хоть царь, хоть кто. Кстати, этот же Александр Филэллин, хотя и был вынужден во время персидского нашествия присоединиться к войскам царя Ксеркса, по ходу оккупировавшим и его страну, от военных действий ловко уклонялся, щедро снабжал греков секретными сведениями, рискуя при этом жизнью и царством… В общем, показал себя настоящим греческим патриотом. Впрочем, такой патриотизм часто встречается у обитателей диаспоры – их романтические чувства к родине не омрачаются ее истинным обликом. Кстати, как я уже говорил, языкового барьера между греками и македонцами практически не существовало, македонец понимал грека не особенно хуже, чем казак помора, да и вообще принадлежность к нации – вопрос в большей степени не крови и не почвы, а убеждений, что бы ни думали по этому поводу расовый отдел гестапо и родственные ему организации.
Вот такие дела творились чуть севернее классической Греции в те годы, когда после смерти македонского царя Аминты III с престолонаследием в этой державе началась сущая кутерьма. Сначала на престол воссел его старший сын Александр, но его вскорости прикончил муж его сестры и одновременно хахаль его мамочки Птолемей Алорит, который и стал править Македонией, женившись на вдове Аминты уже официально. Естественно, что младший брат Александра, Пердикка, в качестве опекуна которого Птолемей и правил, восторгов от такого опекунства не испытывал и, как только подрос, замочил Птолемея при первой возможности. Но и Пердикке не удалось дожить даже до тридцати – погиб в сражении с иллирийцами, да еще и четыре тысячи своего войска по бестолковости уложил. Сын Пердикки к моменту гибели папы был совсем мал, и править стал уже третий брат Александра и Пердикки – Филипп. Сначала он считался опекуном собственного племянника, а потом как-то незаметно о малолетнем наследнике забыли и стали считать басилевсом Македонии Филиппа, поскольку он все равно правил страной, как его при этом ни называй. Вот о его личной жизни и пойдет дальнейший рассказ, потому что именно его сын и стал для соплеменников нашим всем – македонским басилевсом, панэллинским гегемоном, персидским шахиншахом, египетским фараоном, Искендером Двурогим азиатских легенд, ну и, конечно же, богом, как было модно в те времена.
Молодость Филиппа
Молодость Филиппа протекала примерно так же, как у любого знатного грека. Педагог водил его в школу, где философы обучали его тогдашним премудростям (я не перепутал – педагогом называли старого бессильного раба, от которого только и проку, что детей в школу водить). В палестре он обучался тогдашним физкультуре и спорту, а спорт в те времена был в основном военно-прикладной – скажем, панкратион, борьба плюс бокс практически без правил, нельзя только кусаться, царапаться и бить по глазам, а остальное все пожалуйста. Как только возраст позволит – упражнения с оружием. Греки славились своей щитоносной пехотой, их тяжелый щит-гоплос весил полпуда, и чтоб успешно сражаться с такой гирей на руке, да еще и в строю, требовалось долго и упорно тренироваться. Это уже не говоря о мастерстве управляться с прямым мечом-ксифосом, кривой саблей-махайрой, трехметровыми копьями-ксистонами и метательными дротиками, которые греки должны были научиться швырять так, чтоб попадать в бегущего зайца метров с пятидесяти. Македонцам учиться было даже тяжелей, чем грекам – те воевали сплошь пешими, а в Македонии ценили и знали искусство конного боя. Учтите, все эти воинские экзерциции проделывались в доспехах весом от таланта до двух, то есть больше полцентнера, помимо всего прочего железа, точнее, в основном бронзы – железо еще только недавно перестали звать «сидейрос», то есть «звездный металл», поскольку первым источником железа были метеориты. Воинское учение было, как видите, делом нелегким, но и питался знатный македонец соответственно, то есть от пуза, не хуже знатного грека, разве что мяса ел чуть побольше, а рыбы чуть поменьше.
От такой обильной еды даже после тяжелых воинских упражнений у прилежного эфеба возникали нескромные мысли и желания. Но серьезных сексуальных проблем у них заведомо не возникало – каждый, кто мог купить себе рабыню, решал эти проблемы так часто и в такой форме, как сам мог и хотел. Это вроде бы всех устраивало: хозяину было незачем жаловаться, а рабыне – некому, так что жалоб и не было. Кстати, рабынями сексуальная свобода богатых греков не ограничивалась, в те времена она была практически безразлична к полу и даже видовой принадлежности сексуального партнера. Любовь к хорошенькому мальчику считалась даже более достойной и близкой к идеалу, поскольку не имела никакого отношения к продолжению рода. Ее воспевали философы и поэты, и сыскать среди великих людей античности человека, которого в советские времена не ждала бы тюрьма по пресловутой 121-й статье, было делом практически безнадежным. В этом плане современная теория о том, что гомосексуализм есть некая биологическая особенность, меня немного смущает – неужели все греки ею обладали, а потом перестали? Но факт остается фактом: греческая любовь пола практически не разбирала. Однако брак был уважаемым общественным институтом, более того, супружеская верность блюлась так, что древним мусульманам бы поучиться, – греческий гинекей, женская половина дома, был местом закрытым примерно на уровне гарема. Аналогия достаточно точна и в том, что свобода и влияние женщин в Греции были совершенно на уровне какого-нибудь багдадского халифата времен Гаруна аль-Рашида. Практически это означало, что права женщины от прав, скажем, ее гребешка или миски особенно не отличались. Впрочем, это еще зависело и от женщины, потому что у каждого есть те права, которые он готов взять. Но велики ли шансы нарваться на такую женщину? Хорошо быть знатным древним греком – все будет так, как хочешь ты, а не твоя жена!
