Николай Реден - Сквозь ад русской революции. Воспоминания гардемарина. 1914–1919
Как только рассвело, я пошел проверить три поста, установленные сержантом к востоку, западу и северу от станции. Места он подобрал хорошо, обзору впереди ничто не мешало.
Я вернулся в депо, но, хотя меня и клонило ко сну, расслабляться было опасно. Предыдущей ночью солдаты съели свои пайки, и еды больше не осталось. Мы сели на траву спиной к деревьям и стали ждать.
Первый тревожный момент наступил, когда солнце поднялось уже высоко. С поста к северу прибежал наблюдатель и сообщил, что заметил кого-то, идущего по лесу. Мы установили на позициях два пулемета и приготовились к бою. Очень скоро среди деревьев показался строй из 70–80 солдат и стал пересекать просеку в нашем направлении. На них была матросская форма, и мы знали, кто они такие. Заработал наш пулемет, и солдаты скрылись за кустами. После нескольких пулеметных очередей снова установилась тишина.
Два-три часа мы лежали прямо на земле, ожидая очередной атаки, затем появился наблюдатель с восточного поста с сообщением, что недалеко от депо железную дорогу пересекают строем люди. Очевидно, противник менял направление атаки, и, чтобы встретить его, мы установили пулеметы на позициях с восточной стороны. На этот раз матросы отказались атаковать открыто, но вели непрерывный ружейный огонь. То ли они переоценили нашу численность, то ли пытались отвлечь наше внимание. Когда солнце стало клониться к западу, оправдались мои худшие опасения. С западного поста поступило сообщение, что дорога на Ямбург перекрыта. К этому времени я был уверен, что с бронепоездом случилась какая-то беда. Чтобы приободрить солдат, которые стали проявлять беспокойство, я сказал им, что под покровом темноты мы оставим свою позицию и уйдем на юг. Но как раз в то время, когда мы приготовились сделать бросок через железную дорогу, до нашего слуха снова донесся шум.
Мы услышали отдаленное громыхание и гудение стальных рельсов – с востока приближался бронепоезд. Когда вагоны поравнялись с вражескими цепями, бронепоезд остановился и стал обстреливать из пулеметов лес по обеим сторонам от дороги. Через десять минут мы благополучно сели в вагон.
Я явился к командиру, который, бросив на меня быстрый взгляд, сказал:
– Мы проведем ночь в Ямбурге. Идите отдыхайте!
Покачивание вагонов в сочетании с неожиданно обретенной безопасностью оказывали на меня успокаивающее воздействие. Я сразу почувствовал, что в течение 48 часов не смыкал глаз и за это время прошел минимум 30 миль без еды. Я проковылял вдоль поезда, нашел хлеб, откусил от него кусок и лег спать в свою койку.
Вернувшись к нормальной жизни, я утратил чувство места и времени. Бронепоезд больше не двигался, но снаружи слышался ужасный шум: строчили пулеметы, кричали солдаты, раздавался звон разбитого стекла. Я пробежал в конец вагона, спрыгнул на землю и мгновенно узнал знакомые очертания вокзала Ямбурга. Когда я добежал до паровоза, бронепоезд пришел в движение. Я взобрался по лестнице в наблюдательную кабину и увидел через плечо сотни людей, бегущих через широкую площадь в нашем направлении. Некоторые из них спотыкались и падали – все пулеметы бронепоезда работали без устали.
В кабине я обнаружил командира, который резко выкрикнул:
– Красные прибыли раньше, чем мы их ждали! Вы спали 24 часа!
Наш бронепоезд был последним воинским подразделением белых, покинувшим Ямбург. Как только мы доехали до западного берега Луги, раздались несколько глухих взрывов: саперы взорвали железнодорожный мост.
Через несколько дней Красная армия форсировала реку, но темп ее наступления был утрачен, и последующие недели боевая активность спала. Бои сменились нудной окопной жизнью. В распоряжении Северо-западной армии осталась лишь узкая полоса земли между линией фронта и эстонской границей: за нашей спиной оставалась Нарва.
Глава 26
Вскоре после отступления Генштаб реорганизовал армию. Были проведены перестановки в командном составе, слияния дивизий и полков, созданы новые воинские части. Во многом претерпел изменения и весь личный состав. Я не удивился, когда получил приказ о переводе с бронепоезда во вновь формируемый танковый батальон. Расставание с приятелями-офицерами и командой бронепоезда, конечно, опечалило, но перспектива службы в танковом подразделении казалась заманчивой. В моем случае на перевод в другую воинскую часть повлияли два фактора: во-первых, желание моих флотских друзей, уже находящихся при танках, чтобы я проходил службу вместе с ними; во-вторых, мое знание английского языка на рабочем уровне.
Три больших тяжелых танка и два легких представляли собой весомый вклад союзников в Северо-западную армию. Будучи новейшим вооружением, еще не использовавшимся в России, танки прибыли в сопровождении 40 британских офицеров и солдат. Идея состояла в том, что, пока русские не научатся управлять машинами, их экипажи будут формироваться наполовину из англичан.
Формирование такого подразделения – сложная проблема, но отношения между русскими и англичанами изначально отличались дружелюбием, уже после первой недели между ними возникла взаимная искренняя симпатия. Большей частью это было заслугой полковника из Южной Африки и русского флотского капитана. Оба олицетворяли лучшие качества боевого офицерства своих стран. Русские отдавали должное мотивам, которые побудили британских офицеров добровольно включиться в борьбу с большевиками, англичане, в свою очередь, относились к русским чутко и тактично. Вскоре я получил конкретное доказательство их дружелюбия.
По прибытии в танковый батальон мой гардероб включал матроску, разорванную во многих местах, в ужасном состоянии черные брюки и пару ботинок без подошв. У меня не было ни фуражки, ни носков, ни нижнего белья. Когда британские офицеры пригласили меня в свою столовую пообедать, я отказался, поскольку имел весьма непрезентабельный вид. Однако они настаивали, и, когда я наконец согласился, их гостеприимство заставило меня забыть о своем внешнем виде.
После роскошного обеда, сопровождавшегося употреблением огромного количества джина, я пошел спать в комнату одного из британских офицеров. Проснувшись на следующее утро, я обнаружил, что мои лохмотья исчезли, а вместо них лежит комплект британского обмундирования: китель, бриджи, ботинки, пояс, фуражка, три пары носков и нижнее белье. К рукаву кителя было приколото лаконичное уведомление о том, что это подарок для меня. Накрахмаленное свежее белье позволило мне почувствовать себя другим человеком, я был очень признателен за этот королевский по тем временам дар.
Однако, хотя добрые чувства между русскими и англичанами глубоко укоренились, нормальные отношения между обеими сторонами, к сожалению, не налаживались. Несмотря на то что мы жили и работали бок о бок, обстоятельства не позволяли нам держаться на равных. Русские не получали жалованья, ели лишь хлеб и бекон, обходились без табака. Англичане постоянно расплачивались фунтами стерлингов, ели изысканную пищу, имели в своем распоряжении торговую лавку, изобиловавшую сигаретами и ликером. Это различие в образе жизни создавало некоторое поле напряженности, которое никакие дружественные отношения не могли выдержать.
