Алла Сурикова - Любовь со второго взгляда
Мы вышли в коридор.
Через какое-то время меня вызвали обратно и сказали:
— Ваша «граната», девушка, попала в народного артиста СССР Евгения Семеновича Матвеева!
А ведь Матвеев играл самого Брежнева! Я поняла, что это конец. Но оказалось — начало.
Меня приняли во ВГИК. И мне захотелось обнять Евгения Семеновича, «как отца родного».
Я тогда решила: «Нет, Леонид Ильич в моей жизни неспроста».
Итак, дав в первый же день в Тольятти три концерта, мы начали робко и осторожно интересоваться, а когда же и кто задаст вопрос, какие машины мы хотели бы купить.
И туг выяснилось, что ни о каких машинах речи не было. То есть первая часть договоренности, касавшаяся бесплатных концертов, всех устраивала, и нас с удовольствием принимали. А вторая часть, касавшаяся покупки машин, как-то осталась за кадром. Самого Каданникова в Тольятти не было, так что пожаловаться оказалось некому.
Мы провели экстренное совещание. Можно было тут же уехать. У каждого из нас были дела, которые мы бросили ради этих шести выступлений в Тольятти. У Ольги — съемки, у меня — встреча с продюсером, Петрович отказался от каких-то очень денежных концертов.
Но мы были единодушны в своем решении: надо соответствовать названию своего же фильма. Короче, чокнутые! Только чокнутые могут сегодня выступать без какой-либо выгоды для себя. И остались. И честно выполнили свою миссию до конца. Тем более что люди, которые собирались прийти на наши концерты, ни в чем не были виноваты.
Однако лидер тамошнего профсоюза, понимая, что ситуация сложилась малоприятная, стал нас расспрашивать, какие машины мы бы в принципе хотели приобрести, какого цвета и так далее. Он уверял, что постарается что-то сделать. Наша артистическая фантазия разыгралась аж до «десятки». Мы оставили свои «заявки» на бумажках и уехали в Москву, слегка воодушевленные.
Прошло какое-то время, но никто из Тольятти с нами не связывался, никто не рвался к нам с приятной вестью. Тогда Караченцов сам позвонил этому профсоюзному деятелю. И Николаю Петровичу выделили «шестерку»! Лично!
Но надо знать Петровича! Он джентльмен. Он настоящий мужчина, что среди актеров, впрочем, как и среди представителей всяких других профессий, редкость.
И эту вожделенную «шестерку» джентльмен Караченцов передал мне. Но я тоже оказалась «джентльменом». Поскольку у меня все-таки была какая-никакая машина (старая «пятерка»), а у Оли Кабо — никакой, я отдала «шестерку» ей.
Когда Оля с отцом отправились за машиной, я передала в подарок для Каданникова кассету с «Чокнутыми» и слезное письмо.
У меня уже был опыт подобных писем. Когда я только въехала в свою квартиру на Довженко, у меня не было телефона. Получить тогда телефон было не легче, чем машину.
Я пошла на прием к директору тогдашней Московской телефонной сети и, бия себя в грудь, стала трагически увещевать: у вас в руках судьба кинематографа. Он велел мне писать письмо, «но чтоб было побольше слез». Я сочинила, а он спросил: «А слезы-то где?» Тогда я состряпала второе, куда уже «накапала слез» вволю. Не прошло и месяца, как «у меня зазвонил телефон»…
И вот, вспомнив про эти слезы, я теперь щедро оросила ими страницы письма Каданникову. (Автомобиль для меня действительно всегда был лучшим другом, помощником. Свою жизнь я мота бы изложить в виде авто-биографии, то есть автомобильной биографии.)
Я написала, как важно режиссеру иметь машину, а режиссеру-женщине вдвойне. И это письмо Ольга повезла в Тольятти.
Вдруг получаю телеграмму: «Приезжайте за машиной». Машина к этому времени уже подорожала, но еще не на всю катушку. Я побежала к друзьям одалживать деньги. (Тысяч двадцать из них мне отвалили купюрами по три рубля. Сумка с этими «трешками» была неподъемная. Потом полдня бухгалтерия ВАЗа не занималась ничем другим — пересчитывала мои грязно-зеленые купюры.),
Так я заработала свою «шестерку».
Позже была «семерка».
Потом потертая «Джетта» — семейная кличка «Кабирия». Сейчас я села во французскую машину турецкого производства «Рено» по кличке «Одуванчик».
А Ольга от «шестерки» давно уехала на «Мерседесе»…
Свергаемое лицоПосле съемок «Чокнутых» мы с мужем поехали отдыхать. Путевку нам достали не куда-нибудь, а в крымский министерский санаторий в Меласе. Там же отдыхали очень важные люди: сестра Иосифа Кобзона, крупный стоматолог, директор московского ресторана.
А по соседству, в Форосе, набирался здоровья и сил Михаил Сергеевич Горбачев, первый и единственный президент СССР.
Я знала, что наши правители любят на отдыхе смотреть кино. При себе у меня была кассета с «Чокнутыми». Я подумала, может, Михаилу Сергеевичу передать кассету — пусть развлечется.
Несколько смущала одна фразочка террориста — Проскурина:
— Свергаемое лицо легче всего свергается в момент отсутствия свергаемого.
Я опасалась, что Горбачев воспримет это как намек. Так я колебалась несколько дней. Наконец узнала, что Михаил Сергеевич скоро собирается уезжать… Решила: следующим утром пойду, объясню все охране и передам кассету.
Утром я увидела, что все отдыхающие, вместо того чтобы беззаботно плескаться в волнах, облепили свои приемники. И лица у них очень тревожные. На морском горизонте виднелась мрачная цепь военных судов.
— Что случилось? — спрашиваю.
— В Москве переворот!
— ???
— Горбачева свергли!
— Так он же здесь…
— Поэтому и сверши! Улучили момент! Свергаемое лицо легче всего… (и далее по тексту)…
Я так и не успела передать кассету…
Казус импровизусВ декорациях «Чокнутых» моя группа под мое имя во главе с театральным режиссером Женей Каменьковичем практически «без отрыва от производства» сняла еще телевизионный фильм — «Казус импровизус» по пьесе Александра Буравского «Учитель русского».
В спектакле, который также поставил Женя в театре Олега Табакова, главную роль играла Мария Владимировна Миронова. Она как-то пожаловалась мне, что почти ничего из ее и их совместных с Александром Семеновичем Менакером работ на сцене не сохранилось, потому что их не снимали на пленку. Я почувствовала ответственность за это — и решила организовать съемки фильма по пьесе.
Мы ведь дружили с Марией Владимировной. Во всяком случае, мне хочется верить, что это было именно так.
Надеюсь, там, где она сейчас находится, она простит меня за это смелое заявление. Но у меня есть основания так думать. Потому что когда она меня бранила, а я всячески сопротивлялась, она «давала справку»: «Если бы вы мне были безразличны, я бы вас не ругала. Прислушайтесь — прислушайтесь. Я ведь не Мария Владимировна — я ЗАРАТУСТРА Владимировна».
