Плисецкая. Стихия по имени Майя. Портрет на фоне эпохи - Плескачевская Инесса
Но солисты ушли не навсегда.
В 1993 году в Большом театре прошел вечер, посвященный 50-летию творческой деятельности Майи Плисецкой. В очень сложное время: 10 октября, всего через несколько дней после расстрела Белого дома, в Москве еще действовал комендантский час. Многие иностранные артисты, с которыми была достигнута предварительная договоренность, отказались приехать. «Попросила поискать в Париже кто посмелее – на улице же стреляли, – рассказывала Плисецкая. – Одну пару уговорила, но в последнюю минуту мать балерины устроила истерику: родную дочь – под пули?! – и не пустила. Так что в первой классической паре вышли совсем молодые ученики Григоровича, им по двадцать лет. Вероятно, это лучшие из его учеников. Мне не важно, школа это Григоровича или чья-то еще. Я подумала: пусть публика увидит лучших. В конце концов, публика тоже невольно участвовала в том, что сделали с Большим театром». Значит, Майя Михайловна примирилась с Юрием Николаевичем? Ни за что! Тактическое перемирие.
В 1995 году из Большого театра «ушли» и самого Григоровича. Его увольнение сопровождалось скандалом не меньшим, чем увольнение звезд балета несколькими годами ранее: в театре даже прошли забастовки, а Наталия Бессмертнова, работавшая педагогом-репетитором, опротестовывала свое увольнение через суд и ушла по собственному желанию в первый рабочий день после того, как суд ее на работе восстановил. Это было странное, новое время, когда возможным оказывалось многое из того, о чем еще несколько лет назад и помыслить не смели. У Плисецкой тогда спросили, не жалко ли ей Григоровича, не остыла ли она после той давнишней ссоры: «Я никогда не остыну, – отрезала. – Может быть, это снова будет слишком резко, но что делать, пусть будет. За что, объясните мне, жалеть Григоровича? Он тридцать лет был у власти, он делал в Большом театре все, что хотел, он не давал больше никому и ничего делать, он все под себя подмял – за что его жалеть?.. Он сделал – на мой вкус – только два балета первого класса – “Легенду о любви” и “Каменный цветок”. Все остальное время – после этого – он топтался на месте, а значит, шел назад. И не один, не сам по себе, а тащил за собой весь Большой театр, прекрасных артистов, хороших людей… В искусстве, если сам человек ничего не может сделать, – это трагедия. Если же он при этом другим делать ничего не дает – это преступление. И за что его теперь жалеть? За то, что он в конце концов ушел? Но разве должность художественного руководителя – это пожизненная должность? Разве он – король, который имеет право до смерти оставаться на троне?»
Освободившееся место для многих было сладким и желанным. Почти сразу после ухода Майи Михайловны из Большого у нее спрашивали, а не согласилась бы она стать художественным руководителем театра? Были и такие, кто именно борьбой за высокое начальственное кресло объясняли конфликт Григоровича и Плисецкой. Но она домыслы отвергала: «По-моему, это не совсем женское дело. А в Большом театре – особенно. Тут требуются очень сильный характер и умение добиваться своего несмотря ни на что». Но еще до того, как Григоровича «ушли», Москва и газеты наполнились слухами: в театре грядут изменения практически революционные. Вот-вот назначат директором Родиона Щедрина, художественным руководителем – Майю Плисецкую, а главным дирижером – Мстислава Ростроповича. «Это глупость, – сказала Плисецкая, до которой журналисты дозвонились в Литву. – Никто нас не спрашивал. Просто кому-то понадобилось поднять шум. Но, может быть, это придумали, потому что людям в самом деле того хочется?.. Щедрину еще двадцать лет назад предлагали быть и директором Большого, и министром культуры, и ректором Консерватории. Но так сложилось – мы уже в России не живем». Потом она много раз будет говорить, что на самом деле они, конечно, живут в России, хотя много времени проводят в самолетах и перелетах, но вопрос о должностях в Большом театре больше возникать не будет. Артистическим директором театра станет Владимир Васильев. Но и с ним у неистовой Майи отношения гладкими тоже не будут.
После проведения творческого вечера в честь 70-летия Плисецкой в Большом театре ее ссора с Владимиром Васильевым оказалась такой бурной, что вылилась на страницы газет. О, кто не помнит эти яростные газеты времен перестройки! Как рождались и умирали десятки новых газет, как стояли очереди в газетные киоски, как в одну ночь миллионными становились тиражи. Теперь можно было писать обо всем, о чем раньше и говорить-то вслух было страшно. «Аргументы и факты» стали одной из главных и самых тиражных газет перестроечного времени, и именно на ее страницах в последнем номере за 1995 год обменялись открытыми письмами (вспомнили практику 1970-х?) великая балерина Майя Плисецкая и великий танцовщик, артистический директор Большого театра Владимир Васильев. Майя возмущалась, что ее творческий вечер практически полностью подготовил (и блестяще, по ее словам) Гедиминас Таранда (она тогда сотрудничала с его Имперским русским балетом, но скоро между ними случится громкий конфликт), а ни один из руководителей театра не был ни на одной репетиции, но зато Большой установил цену в 500 долларов за билет в партер, в отличие от Мариинского, где цены на билеты были обычными. Ее никто не встретил в аэропорту и не проводил. Не дали возможности провести еще один юбилейный вечер. Транспорт, проживание и гонорары для всех участвовавших артистов оплатил Росинтерфест и Игорь Гуревич, а театр никак не помогал. «Что за напасть такая, что за заколдованное такое место? – вопрошает Майя Михайловна. – Как придет новый начальник, так Большой театр его театром становится. Был театр Григоровича. Теперь стал театр Васильева. Что хочу, то и ворочу. И чтобы не спутали люди, кто нынче хозяин, пишут теперь на рядовых декадных афишах, испокон веков расклеивавшихся по Москве каждые десять дней, крупно, разборчиво: художественный руководитель – директор театра Владимир Васильев. Раньше никогда этого не было. Вам-то это зачем, Владимир Викторович? Вам, гениальному танцовщику, а не временщику-чиновнику? Или власть пьянит мгновенно, как алкоголь? Лишает реальности?» Много чего еще написала Плисецкая. Васильев ответил коротко: «Чтобы покончить и поставить точку на этом деле, согласен заранее принять все Ваши обвинения. Поймите меня правильно – я устал от постоянной войны».
Плисецкая, кажется, от войн не уставала – как будто черпала в них энергию, воевала на нескольких фронтах одновременно. У нее были и силы, и запал, и энергия. Но вот ведь какая интересная вещь получается. В истории советского, а потом и российского балета остались все они: и Майя Михайловна, и Юрий Николаевич, и Владимир Викторович, и Наталия Игоревна. Если время все расставляет по своим местам (а ведь мы верим, что расставляет), то оно давно их примирило: у каждого в истории собственное место, и о каждом – Майе Плисецкой, Юрии Григоровиче, Владимире Васильеве – говорят с приставкой «великий», а то и «гений». А вот сцена у них одна – Большого театра, в чью магию Плисецкая не переставала верить: «Я всегда ее обожествляла. <…> Я ее обожала и обожаю, и считаю лучшей сценой мира. Можете мне поверить, потому что я танцевала почти во всех театрах, всяких и разных, во всех уголках мира. Такой сцены, как сцена Большого, на свете нет».
Кармен. От мечты до памятника. Хозе
Как мы помним, первый состав исполнителей Майя Плисецкая выбирала сама. Сомнений в том, кто будет ее Хозе, не было: конечно, давний и надежный партнер Николай Фадеечев, любимец не только Майи Михайловны, но и Галины Сергеевны. С Улановой 23-летний вчерашний кордебалетный мальчик танцевал все «Жизели» на триумфальных гастролях 1956 года в Великобритании. Да, тех самых, куда Плисецкая не поехала, а Уланова обрела всемирную славу и стала легендой. Но и Фадеечева британские балетные критики тогда заметили, и особенно его благородную манеру исполнения, назвав «самым аристократичным коммунистом». Известный критик Клайв Барнс предсказывал: «Можно с уверенностью сказать, что в ближайшее двадцатилетие он добьется признания как один из самых выдающихся танцовщиков». Это случилось куда быстрее. Через два года, в 1958 году, на гастролях Большого театра в Париже по инициативе Сержа Лифаря Парижская академия танца, Хореографический институт и Университет танца присудили Фадеечеву премию имени Вацлава Нижинского. Лифарь лично написал в дипломе: «Самому блестящему академическому танцовщику Николаю Фадеечеву, который, презрев законы гравитации, 31 мая 1958 года появился вместе с балетом Большого на сцене Парижской оперы в балете “Лебединое озеро”».
