Плисецкая. Стихия по имени Майя. Портрет на фоне эпохи - Плескачевская Инесса
Неистовая Майя говорила в интервью Урмасу Отту: «В Большом театре решает один Григорович – полновластный хозяин нашего балета. Он не скрывает, что его поддерживают очень высокие особы. Ему разрешено все. Артисты боятся участвовать в спектаклях Васильева, моих, чтобы, не дай бог, не навлечь его гнев. И есть люди, которые очень хотят танцевать со мной, но боятся, что Григорович разгневается. Потому что тогда лишаешься поездок, лишаешься прибавок к зарплате, я уже не говорю – ролей. <…> Я ставила спектакли. А спектакли должен ставить он один. Ведь за границу ездят только его спектакли, только его контингент артистов! В такой огромной труппе едут на гастроли почти всегда одни и те же люди. И танцуют в разных странах репертуар только Григоровича. И это длится восемнадцать лет!» В Большом театре в это время шли три спектакля Плисецкой-хореографа: «Анна Каренина», «Чайка» и «Дама с собачкой», и два балета хореографа Владимира Васильева: «Икар» и «Эти чарующие звуки». И они выезжали на гастроли. Правда, эти гастроли инициировал обычно не театр, а сами постановщики – это правда. Как правда и то, что артистов, занятых в спектаклях Плисецкой и ездивших с ней на гастроли, Григорович в своих спектаклях предпочитал не занимать. Все это действительно было. В этой долгой битве больших художников и больших самолюбий было много пострадавших.
В то время норма для артистов такого уровня было шесть спектаклей в месяц. Плисецкая говорила: «Я бы не сказала, что это большая норма, но ее никто не выполняет. Никто! Балерин много, спектаклей мало».
Сил и влияния Юрия Григоровича хватило на то, чтобы в 1988–1990 годах уволить из театра шесть выдающихся солистов: Владимира Васильева, Екатерину Максимову, Нину Тимофееву, Михаила Лавровского, Наталию Бессмертнову (!) и, конечно, Майю Плисецкую. Правда, приказ по театру № 394 от 28 июня 1988 года предусматривал не только ее увольнение с 30 августа, но и предписывал отделу кадров «заключить с народной артисткой СССР Плисецкой Майей Михайловной договор на поспектакльную оплату за выступления в ГАБТ СССР». Эти увольнения могут казаться сведением счетов (в некотором смысле они ими и были), но давайте вспомним, что Плисецкой в это время было 63 года, Тимофеевой – 53, Васильеву, Максимовой, Бессмертновой и Лавровскому, постоянному партнеру Наталии Игоревны, около пятидесяти. Как правило, балетные выходят на пенсию через двадцать лет после начала работы в театре, обычно это 38 лет. «Каждый из них давно перешагнул пенсионный рубеж, – писал Азарий Плисецкий. – Со всей страстью, на которую только была способна ее пламенная натура, Майя возненавидела Григоровича».
«Пламенная натура» Майи Михайловны упреков по поводу возраста не принимала: «Кому-то надо даже в двадцать лет прощаться со сценой, а то и вовсе не начинать. А кто-то может принести большую пользу и в зрелые годы. Существует понятие – вовремя уйти. Если бы Галина Уланова “ушла вовремя”, то не было бы ни ее личной славы, ни славы, которую она принесла Большому театру. Она впервые выехала с Большим театром, когда ей было 46 лет. <…> Когда-то Марго Фонтейн, английская балерина, говорила мне: “Почему я должна уходить, если на меня покупают билеты?” Это очень важно. Решает касса, решает публика. За границей, конечно, билеты очень дорогие, и никому не приходит в голову высчитывать, сколько лет артисту – 15 или 100. Важно – кассовый он или нет!»
Плисецкая – и это факт неоспоримый – «делала кассу» столько, сколько выходила на сцену. Я видела концерт группы солистов Большого театра в Риге в начале 1990-х: Плисецкая танцевала «Айседору», погрузневший Васильев делал свой знаменитый круг… Для меня как зрителя это был восторг и счастье – видеть их вживую, несмотря на то что пик их славы и возможностей давно миновал. Это были (да и остались) магические имена. И Плисецкая, и Максимова, и Васильев, да и многие другие артисты балета, которых мы сейчас называем великими, были людьми-брендами еще до того, как это понятие родилось.
Но Юрий Григорович тоже был человеком-брендом, нравилось это Майе Михайловне или нет. «Это не было увольнение! – кричал он в газетах. – Им было предложено остаться в театре на договорных условиях, с тем чтобы они принимали участие в некоторых спектаклях. Молодые артисты должны были занять, естественно, ведущее положение в труппе, их места. Понимаете, балет – искусство молодое. Долго танцевать можно, смотреть нельзя. Никто не станет выставлять на беговую дорожку пожилого спортсмена. В балете же пытаются всеми правдами и неправдами продлить свой век. Получается уже не балет, а цирк! Можно, конечно, с ноги на ногу переминаться, руками размахивать… Еще Сократ говорил: “Как хорошо прыгать на месте!” Но кому из зрителей приятно смотреть на старое, негнущееся тело?!» Плисецкая приняла это на свой счет.
Спрашиваю у Михаила Лавровского, одного из блестящей плеяды уволенных:
– В одном интервью вы цитируете Григоровича, когда он сказал «танцевать можно, смотреть нельзя». Он это про Плисецкую сказал? С учетом их ужасного конфликта.
– Майя Михайловна – человек невоздержанный. Григорович – человек жесткий. Он не Майю Михайловну имел в виду. Потому что, когда мы смотрим великих – Чабукиани, Сергеева, Каплана, Ермолаева, сейчас по чистоте исполнения это кажется смешно. Чабукиани – гений, но тогда другое время было. Все идет вперед, и это прекрасно. Я думаю, Григорович имел в виду балерин вообще. Потому что вот «Лебединое озеро», «Жизель», но «Жизель» меньше, «Баядерка» – это наш гениальный Петипа, это сделано очень здорово. Это эстетика. Чувства – любовь, прощение, борьба… но таких глубоких чувств, когда начинается зависть, когда философские коллизии идут, там таких не было. Там очень красиво – чистая любовь, чистые взаимоотношения… Конечно, если вам за сорок, под пятьдесят – для жизни это нормально, настоящий мужчина вообще только в пятьдесят начинается. Но действительно – смотреть на таких балерин нельзя.
Зрители отсутствие своих любимцев, конечно, заметили. Были те, кто негодовал. В архиве Плисецкой – Щедрина в Театральном музее имени А. А. Бахрушина хранится копия письма кандидата технических наук Владлена Кузнецова в партийный комитет Большого театра о выступлении министра культуры Василия Захарова по поводу увольнения солистов оперы и балета из театра. Любопытный документ. Владлен Борисович пишет: «Как давний зритель, я могу засвидетельствовать, что Ваш театр теряет своих верных зрителей. В последние годы в театре сложился ансамбль выдающихся мастеров оперы и балета, но вдруг в начале этого сезона очень многие привлекавшие зрителей имена вдруг в одночасье исчезли с афиш Большого театра, словно в результате стихийного бедствия». Товарищ Кузнецов был не только кандидатом наук, но и пропагандистом системы политучебы (была в Советском Союзе такая система). Именно как пропагандист он присутствовал на встрече с министром культуры и отправил ему записку с вопросом о том, что же происходит в Большом театре: «Ответы министра, признаюсь, поставили меня в тупик, не удовлетворив ни по форме, ни по содержанию. Когда министр объявил, что на пенсию отправлено около пятидесяти самых известных солистов оперы и балета, а потом начал громить их за стяжательство и прочие грехи, у меня возникли ассоциации с известным докладом наркома К. Ворошилова в 1938 году, сообщившего о ликвидации в армии тысяч “врагов народа” из числа ее руководящих кадров (к чему привело это тогда, сейчас известно всем, а на многие черные портреты теперь наводится позолота). <…> Так же отрицательно министр характеризовал М. Плисецкую, В. Васильева, Е. Максимову. Плисецкую он назвал “неумирающим лебедем”, про Васильева сказал, что тот получил премии и награды, играя в балетах Григоровича, а “теперь так платит учителю”. Упомянув о ноябрьском совещании в СТД, министр рассказал, что Васильев больше получаса путанно предъявлял претензии к дирекции и Григоровичу, а “потом всем надоело это слушать, и его буквально стащили с трибуны”. Касаясь вопроса, до каких пор можно танцевать, министр сослался, как он сказал, на мнение И. Моисеева: “Можно ли танцевать 20, 30, 40 лет? – Танцевать можно, смотреть нельзя!”, и далее был выпад в адрес Плисецкой и Васильева. А затем оценил их как балетмейстеров: “Вы пойдете смотреть балеты Плисецкой и Васильева? – Нет! – А балеты Григоровича пойдете!” <…> В данном выступлении министр, по-моему, в высшей мере неуважителен к людям, составившим славу и гордость советского искусства и признанных во всем мире! <…> Даже простых уборщиц в некоторых коллективах провожают на пенсию уважительнее, чем это сделали с самыми выдающимися солистами оперы и балета в Большом театре в 1988 году. Стыдно за вас, товарищи!!!»
