РОБЕРТ ШТИЛЬМАРК - ГОРСТЬ СВЕТА. Роман-хроника Части первая, вторая
Папа для поездок обычно пользовался служебными лошадьми, но считал, что возить гулять собственную семью на казенных лошадях неприлично. Потому, для надобностей личных Алексей Александрович приобрел собственную лошадь по кличке Надька, и купил заграничный шарабан. Лакированный, с иголочки новенький и несколько вычурный экипаж этот папе с охотой продал мужичок-середнячок, которому шарабан достался при грабеже какого-то барина. Купил папа и два седла — английское и казачье. Роне разрешалось (после многих испытаний и проверок) седлать себе Надьку, а Максу — служебную папину Зорьку, когда папа уезжал верхом на служебной же Передовой. Мальчикам разрешалось ездить от завтрака до обеда (в свободные от занятий дни), а иногда и после ужина пасти лошадей на сочных лесных лужайках. Изучили они все окрестности, бывали и на Бисеровом, и на Луковом озерах, одолевали болота и дебри, чуть не по звериным тропам, для всадника небезопасным.
Еще удили рыбу на торфяных карьерах, плавали на лодке по реке Клязьме, тогда еще кристально чистой, богатой сомами и налимами. Только питались тогда не по-старинному!
В 20-м году лакомствами считались супы из солонины, предварительно отмоченной и отмытой от дурных запахов и налетов, картошка на рыбьем жире, конские котлеты, кашица из пайкового пшена, уха из воблы. Вместо чая или кофе пили морковный напиток, сдобренный сахарином, а коровье масло считали такой редкостью, что Роня признавался: «Будь я царем, мазал бы каждый кусок белого хлеба сливочным маслом со всех сторон — сверху, снизу и с боков тоже!»
Впрочем, о яствах и разносолах особенно и не думалось. Любое варево уплетали быстро, чтобы снова бежать в лес, строить индейские вигвамы, либо продолжать на речке Купавне морские сражения, либо читать в гамаке лучшие книжки из дяди-Пашиной библиотеки, на которых выросли все стольниковские сыновья.
Были, конечно и трудности, и беды.
Случались страшные лесные пожары, совсем рядом с Корнеевым, так что однажды ночью пришлось выносить на большак вещи из дому и выводить из конюшни лошадей, напуганных дымом и близким заревом, однако имение отстояли от огня мужики из окрестных деревень.
* * *
Необычайное даже для России 1921 года происшествие надолго смутило Рональда Вальдека. Случилось это на рождественских каникулах, дня за два перед сочельником.
Зимой Роня жил у Стольниковых и ходил вместе с Максом в ту самую «Петрипауликнабеншуле», где за четверть века до того учился и Ронин папа. Родители по переезде в Москву отдали было Роню в третью группу (так тогда назывались школьные классы), но сами педагоги быстро выяснили, что делать ему там совершенно нечего и перевели в следующую, четвертую группу. Зимой 1921 года Роня и Макс были в шестой-А или, по-тогдашнему, уже во «второй ступени» (первая ступень кончалась пятой группой).
Летом в тот год Роне сильно не повезло: схватил на ночлегах в болотистых лугах жестокую малярию. Поначалу ее принимали за тиф, и лишь потом стали лечить зверскими дозами хины, притом безо всякого успеха. Роня оглох и ослаб, врачи советовали уколы и полный отдых, при усиленном питании. Мальчишку на месяц оставили дома, в Корнееве, а на уколы возили раза два в неделю на станцию 38-ая верста, в бывшую земскую больницу. Попутно, чтобы мальчик все же не вовсе отстал от математики (за прочие дисциплины папа не тревожился), ему разрешили посещать в «больничные» дни пристанционную школу, тоже некогда земскую, и брать дополнительные уроки по алгебре и геометрии. Все эти дисциплины вела в той школе молоденькая красивая Надя Смирнова, квартировавшая верст за восемь от школы, кстати, в той самой деревне, откуда ходила в Корнеево, к Вальдекам, их прислуга Дуня. Учительницу Надю Смирнову каждый день привозил на станцию в санках-розвальнях и увозил домой, в деревню, крестьянин дядя Еремей. У него в избе она и квартировала, тщетно ожидая давно обещанной комнаты в пристанционном поселке.
И вот, перед рождеством, в пору зимних школьных испытаний, Роня Вальдек ехал домой в Корнеево после дополнительного урока, в одних санях со своей учительницей: папин вестовой Никита уговорился с мужиком Еремеем, что тот высадит Роню по дороге, у подъездной корнеевской аллеи, не заезжая к Вальдекам, а сам, вдвоем с учительницей продолжит привычный путь до их деревни.
На повороте к Корнееву Роня простился с учительницей и ее возницей. Больше он уж никогда не видел Нади Смирновой.
Перед рассветом следующего утра кто-то постучал в окно корнеевской спальни. Роня разобрал разговор старших о каком-то несчастье на дороге, в полутора верстах от Корнеева. Обо всех местных происшествиях сразу сообщали папе, начальнику дружины. Никакого другого начальства поблизости не было — только в пристанционном поселке жил милиционер.
Папа сразу оделся, послал Никиту за сторожем Корнеем Ивановичем, и через несколько минут запрягли в санки папину служебную лошадку Передовую. Корней Иваныч сходил за ружьем, папа вынул из кобуры и сунул в карман револьвер, а Роня так ловко пристроился в санях, что на него и внимания не обратили. Это было большой ошибкой взрослых!
Уже по дороге Роня понял, что несчастье произошло с учительницей. Будто за переездом через узкоколейку, на крутом косогоре с поворотом влево, целая стая волков напала на одинокую упряжку. Лошадь рванула, девушка не удержалась в санях и выпала... Мужик Еремей удержать лошадь не смог, и та понесла его карьером до деревенской околицы, где и грохнулась оземь замертво. Кучер же без памяти вбежал в свою избу и голосил невнятное, пока его не отпоили холодным квасом. Никто однако не отважился ехать сразу на место происшествия. Лишь через три часа, под утро, деревенский староста спросил Еремея, запряг сани и с двумя мужиками поехал посмотреть...
В темноте мужики ничего толком не разобрали, однако поняли, что беде уже ничем не пособишь. Решили с дороги не сходить, место не затаптывать, а ехать в Корнеево, к Алексею Александровичу. Выслушав через форточку в спальной сбивчивый их рассказ, начальник дружины велел им поскорее отправляться на станцию за милиционером, сам же, вместе с Корнеем Иванычем, уже разглядывал из саней придорожные сугробы за переездом...
...Крупные волчьи следы стали видны даже издали. Опытный волчатник, Корней Иваныч смог определить, что зверей было не менее семи-восьми. Роня тоже глядел из задка саней на следы. Видел он их не впервой. Зверя много развелось за годы войны и революции. Рыскали волки даже по корнеевским огородам, за барбарисовой изгородью. Однажды пропала у Корнея Иваныча собачонка По следам усмотрели — волчица задавила и утащила. С тех пор прислугу Дуню никогда не отпускали домой одну, а Роне и Вике запретили дальние лыжные прогулки без старших. Роня, правду сказать, частенько нарушал этот запрет и пытался даже по следу отыскать логово. И вот теперь множество таких же крупных следов петляло по левую сторону узкоколейной насыпи.
