Паскаль Бонафу - Ренуар
Глава тринадцатая
НОВЫЕ ИСПЫТАНИЯ
Несмотря на боль, Ренуар не мог лишить свою семью удовольствия присутствовать на рождественской ёлке у девочек Мане, и они отправились в особняк на улице Вильжюст. Дега, также приглашённый на ёлку, узнав о причине недуга Ренуара, поспешил сообщить ему о страшных случаях ревматических болей, иногда появляющихся после переломов. Это побудило Ренуара немедленно проконсультироваться у доктора Журниака. Врач не смог успокоить его, так как признался, что артрит пока остаётся для медиков абсолютно загадочным явлением. Тем не менее он порекомендовал принимать антипирин.105 Ренуар обратился также к доктору Бодо, который не мог на этот раз прописать свой излюбленный сульфат магнезии, выводящий из организма все токсины. Тот также подтвердил, что медицина пока бессильна в лечении артрита, и посоветовал лишь чаще пить слабительное. Смогут ли эти средства помочь? И Ренуар решил сам заняться собой и стал выполнять неожиданные физические упражнения. Каждое утро, прежде чем отправиться в мастерскую, он заставлял себя жонглировать. Для этого он использовал три маленьких кожаных мячика, примерно шести сантиметров в диаметре, какими играют дети. Он считал, что это упражнение тем полезнее, чем менее ловок выполняющий его: когда роняешь мячик, приходится наклоняться, чтобы его поднять, и делать другие движения, чтобы найти его, если он закатился под мебель. Он полагал также, что бильярд обладает такими же достоинствами. Нечего было и думать об игре в волан106 или теннис, так как эти виды спорта требуют посещения определённых мест, часто удалённых, в заранее запланированное время, что совершенно несовместимо с ремеслом художника.
В начале февраля Ренуар принимает решение поехать в Кань. Фердинанд Деконши заверил его, что он смог бы там найти потрясающие «мотивы». А его жена, в свою очередь, убедила Алину, что они встретят очень хороший приём в отеле «Савурнен», который содержали её родители. Накануне отъезда маленькие Мане пришли попрощаться с Ренуаром. Во время беседы Ренуар им признался: «Мне следовало бы иметь жену, которая вела бы меня за кончик носа». В ответ девочки осмелились спросить его, а не тот ли это случай. Ренуар, казалось, удивился и, как уточняет Жюли Мане, «некоторое время спустя сказал, что они только что позволили ему понять что-то, в чем он сам не сомневался». Ренуары провели в Кане несколько недель и убедились в том, что Деконши их не обманул. Тамошний климат способствовал ослаблению его ревматических болей, а прекрасных «мотивов» там было предостаточно… Когда Ренуар вернулся в Париж в конце февраля, он уже знал, что этот город займёт важное место в его жизни.
Пребывание в Кане позволило Ренуару несколько отдалиться от страстей, кипевших вокруг дела Дрейфуса, которые потрясали Францию уже в течение нескольких месяцев и раскололи Париж, особенно после появления статьи Золя «Я обвиняю» в «Л’Орор» 13 января 1898 года. Его возмущение приняло несколько неожиданный оттенок. Если Моне немедленно поздравил Золя: «Ещё раз браво от всего сердца за Ваше мужество и Вашу смелость», — то, к сожалению, у него не хватило времени «подставить плечо» в этой политической схватке своему другу Ренуару. Два дня спустя Ренуар в мастерской стал обсуждать дело Дрейфуса. Жюли Мане записала его высказывания по поводу евреев. «Они приехали во Францию, чтобы разбогатеть, а затем, когда нужно сражаться, они прячутся за дерево, — заявил Ренуар. — Их довольно много в армии, поскольку евреи любят прогуливаться в мундирах с брандебурами.107 Когда их стали изгонять из всех стран, наверное, на это была причина, и нельзя позволять им занять такое место во Франции. Требуют, чтобы опубликовали материалы процесса Дрейфуса, но есть вещи, которые нельзя обнародовать, а этого не хотят понять». Ренуар прошёлся также и по Писсарро, еврею, чьи сыновья не имеют родины и нигде не несут военной службы: «Эта еврейская нация очень цепкая, супруга Писсарро не такая, а его дети — ещё более цепкие, чем он». Как и Дега, Ренуар поддерживал жёлчные предубеждения, которые уже долгое время проповедовал Альфонс де Невиль, и антисемитизм, глашатаем которого стал Эдуар Дрюмон…108 Придётся смириться с тем, что Ренуар высказывал столь абсурдные и злобные взгляды, а также с тем, что Ренуар и Дега стали избегать Писсарро и не здоровались с ним. Синьяк, готовивший статью «От Эжена Делакруа до неоимпрессионизма» для «Ревю бланш», высказался тогда по этому поводу в своём дневнике: «Что могло произойти в мозгах таких интеллигентных людей, чтобы они стали настолько глупыми?»
Несмотря на раскол в среде художников, вызванный делом Дрейфуса, Дюран-Рюэль добился от враждующих сторон согласия участвовать в выставке. Вечером 29 мая, в день открытия выставки, Писсарро написал сыну: «Дюран очень доволен. В залах его галереи выставлены рядом серия замечательных работ Ренуара, восхитительные картины Моне, а также Сислея, а в последнем небольшом зале — работы Пюви де Шаванна.109 Вся галерея заполнена живописью импрессионистов». Хотя хвалебные отзывы Писсарро о работах его друзей должны свидетельствовать об их солидарности, это всего лишь слабый проблеск. Во время одного из обедов у маленьких Мане Ренуар без колебаний заявил, что зал Моне показался ему пустым, а Писсарро «очень плох». Былое единство импрессионистов снова стало реальным лишь благодаря другому событию.
В начале июня 1898 года Общество литераторов отказалось одобрить скульптуру Бальзака, созданную Роденом. Ренуар признался Жюли Мане: «…она производит впечатление с первого взгляда, но после некоторого раздумья кажется не столь удачной. Скульптура, которую делают на века, должна быть спокойной». Но, несмотря на эту оговорку, Ренуар участвует в подписке, организованной с целью покупки скульптуры, которая должна найти своё место в Париже.
В июле семья Ренуаров и девочки Мане снова покидают Париж и отправляются в Дьеп. В начале их пребывания там было настолько холодно, что Ренуар после непродолжительной прогулки был вынужден смотреть на прибрежные скалы из окна отеля. Он недовольно ворчал, наблюдая, как волны разбивались о скалы, образуя «замысловатое кружево». Жюли Мане записала в дневнике: «Месье Ренуар не хотел арендовать здесь какой-нибудь из этих отвратительных загородных домов, но мадам Ренуар настояла, и они сняли дом». Это — ещё одно доказательство того, что если когда-либо Ренуар и сомневался в том, какое место занимает Алина в его жизни, то теперь всякие сомнения рассеялись.
Об этом же свидетельствовал и другой факт: в начале сентября они покупают дом в Эссуа, хотя сам Ренуар не имел особого желания приобрести его. Можно не сомневаться в том, насколько этого хотела мадам Ренуар, причём очень давно… Они приобрели дом, находящийся рядом с домом семьи Шариго, и превратили две комнаты на первом этаже в мастерскую, которой у Ренуара в Эссуа не было. Они ещё не успели закончить работы по оборудованию мастерской, как 10 сентября пришла телеграмма: умер Малларме, ему было 56 лет. Ренуар срочно уехал вместе с девочками Мане, чтобы присутствовать на церемонии прощания 11 сентября в церкви Саморо. На кладбище, расположенном над Сеной, выступил Ружон, воздав должное поэту. На похоронах присутствовали потрясённые друзья, среди которых были Октав Мирбо, Жозе Мариа де Эредиа, Мэри Лоран, Амбруаз Воллар, Леон Дьеркс, Альфред Жарри, Пьер Боннар, Таде и Мися Натансон110 и др. Все они с волнением слушали прощальное слово Ружона, особенно когда он напомнил, как Малларме старался всем помочь: «Он вам протягивал дружескую руку, закрывая свои огромные глаза ребёнка». Затем взял слово Поль Валери,111 но волнение было настолько велико, что он не смог говорить.
