Дитер Хэгерманн - Карл Великий
Папа не упускает случая вспомнить о Тусции, Сполето, Беневенто, Корсике и Сабине, но в этом списке отсутствуют Венеция и Истрия, поскольку по крайней мере в тот момент это было неактуально. Возвращение к вопросу о линии Люни — Монселиче, очевидно, и подкреплялось главной оговоркой о неправомерности изъятия лангобардами территорий у Римской церкви. Следовательно, возвращение требуемых территорий и владений есть акт реституции, а вовсе не новое дарение. Из этого следует, что в глазах Адриана I и его советников клятвенно подтвержденное согласие Пипина в Керси, равно как и согласие Карла в крипте апостола Петра, фактически представляет обещание вернуть соответствующие территории. Так или иначе обещание Пипина относительно реституции получило конкретизацию лишь в результате новой клятвы его сына в 774 году, в то время как обильная фальсификация данного вопроса в связи с Константином I хон, и воспроизводит масштаб обширного акта дарения, но, по сути дела, выдвигает существенные притязания на Италию и «разные» острова.
Этим юридически оправданным и вымышленным папским притязаниям в семидесятые годы Карл не мог противопоставить 164 хотя бы до некоторой степени цельную концепцию своей будущей политики в отношении Италии, которая определила ы его взгляд на герцогства Центральной и Южной Италии, но прежде всего на Византию. Король решил обогатить свои представления и опыт, положившись на умение собственных эмиссаров и сторонников на местах, впрочем, не без участия папской дипломатии. В конце концов ему пришлось учесть настойчивые и неизменно льстивые просьбы союзника и духовного отца Адриана, чтобы попытаться найти баланс между необходимой целостностью королевства лангобардов, потребностями и притязаниями римского понтифика, с одной стороны и «неполитическими» соображениями в отношении Беневенто и Византии, с другой.
Основной консенсус между папой и королем как объединенных клятвой союзников не могли серьезно омрачить территориальные проблемы. Ведь оба в политическом контексте были тесно связаны друг с другом, независимо от духовно-сакрального родства, притягивавшего юного монарха к князю апостолов и его преемнику, а также от властно-политических реалий, неизбежно приближавших римского папу к франкам. Оба проявляли готовность к компромиссу, например, когда папа указывал на общие и частные интересы в южном регионе, а король заверял князя апостолов в своей верности и любви.
Тесное партнерство между «троном» и «алтарем» демонстрировало устойчивость и в деталях. Так, когда Адриан I в послании просит Карла о направлении «мастера», умеющего рубить бревна и доски из определенного сорта деревьев (в лесах Сполето такие не росли), чтобы обновить кровлю собора Святого Петра, сообщение об этом содержится и в книге папств. Податель просьбы диакон Ато, имевший родственные связи с монаршим домом, ставший в 794 году аббатом монастыря Сен-Илер (Пуатье), по некоторым данным, желал получить взамен святые мощи. Так, однажды папа Павел I обещал священнику по имени Ацильф мощи одного римского святого, которые теперь «на сохранении» у франкского митрополита, архиепископа Вильшера. Испуганный увиденным во сне, папа Адриан не рискнул расставаться с мощами других святых в Риме, и это несмотря на то что просьбу поддержали аббат Фулрад и доверенное лицо короля. Тем самым был затронут щепетильный вопрос, который, если проследить свидетельства IX века о перемещении святых мощей, перерос в серьезную проблему в отношениях между ранними центрами христианства — Римом, Италией и Галлией и новообращенными регионами на другом берегу Рейна и Везера.
На заре возникновения церкви как института для соответствующего оснащения новых храмов, и прежде всего церковных алтарей, отсутствовали святые мощи мучеников и адептов, которых в основном хоронили в Риме. Поэтому скоро наладился оживленный «экспорт-импорт» этих чудодейственных святынь, импонировавших не только народной вере. Такое положение вещей вызывало все большее раздражение и римлян и неримлян. Что касается епископов и даже пап, то они проявляли осмотрительность, выступая с ограничительными конституциями. Запрещение и искусственная нехватка, как известно, повсеместно порождают явления «черного рынка» — даже в такой сакральной сфере. Поэтому, например, повествуя о перемещении мощей римских святых в Штейнбах, Эйнхард упоминает одного надменного римского торговца мощами, раскрутившего свой бизнес в регионе Рейн — Майн и рассказам которого сначала поверил даже сам Эйнхард. Другие, по свидетельству внука Видукинда — Вильдебера, приобретали рекомендательные письма своих покровителей и монаршем звании и таким образом становились обладателями святых мощей, например Александра Македонского. Находясь на хранении с 850 года в Вильделсхаузене, они породили немало трудностей для Бременского собора, который не мог похвастать наличием чьих-либо святых мощей.
Осуществляя обновление империи, император Отгон I в 962 году подарил яркое, духовное событие землям Саксонии, делавшей первые шаги на пути церковного становления. Так, например, Бременский архиепископ Адальдаг, вернувшись в свою епархию из Рима, украсил собор и храмы нетленными останками.
Такие эмоционально-духовные узы между Севером и Югом получили поддержку духовного союза короля франков с преемником апостола Петра. Внутренняя логика подобных отношении не поддается привычному восприятию реальной политики, поскольку реалии этих отношений скрыты в мифическо-мистическом мраке, который до сих пор окутывает служение понтифики как монарха, и более того. Не случайно в каждом послании Адриана I, равно как и в посланиях его предшественников и преемников, подчеркивается эта договорно-эмоциональная привязанность королей франков к князю апостолов и его викарию, причем иг главным образом и не исключительно из тактических соображений, как может подумать современный читатель, а именно из глубокой внутренней убежденности.
Глубинная убежденность в духовном измерении франко-папского союза вовсе не исключала наличие конкретных противоречий и попыток прагматических решений. Подходы Карла почти всегда отличаются (испанская авантюра — один из немногих противоположных примеров) военно-политической рациональностью. Но и Адриан I при всем его ревностном отношении к государству святого апостола Петра не был ни мечтателем, ни даже одержимым. Каждый из них стремился измерять расстояние между их не всегда одинаковыми интересами в рамках пакта о дружеских отношениях и воплощать их в практической политике.
К сожалению, римское предание не проливает достаточно света на детали, ибо книга папств обрывает хронологическую нить годом, когда произошло подтверждение обещания в Керси. Хотя папа Адриан I скончался лишь в 795 году, о чем глубоко скорбел король франков. Поэтому наше знание о событиях тех лет зависит от не очень-то информированных франкских хроник, случайно сохранившихся грамот и прочих источников, придающих происходившему в Риме и Италии сравнительно достоверные черты.
