Гертруда Кирхейзен - Женщины вокруг Наполеона
Однако в 1875 году мы снова встречаем его во Франции, в Тулузе, в Бордо, в Туре и, наконец, в Понтуазе, где он жил в такой нищете, что не мог даже купить себе на один су табаку и должен был прежде отдать свой карманный нож, чтобы получить немного курева, которое раздобыла для него одна сострадательная служанка. Его жена, графиня Леон, нанималась на поденную работу, чтобы по крайней мере хоть не умереть с голоду. Сам Леон пытался повсюду и у всех раздобыть денег и дошел, наконец, до того, что приставал на улицах к знакомым с просьбой одолжить ему франк. Но никто не хотел оказать ему ни малейшего кредита. Заветным желанием госпожи Леон было получить от правительства табачную лавочку, но она умерла, не дождавшись исполнения своего желания, в 1899 году. Ее муж умер на восемнадцать лет раньше нее. Потомок великого императора, видевший дни его славы и могущества, утопавший в роскоши и богатстве, он умер как самый последний из бедняков 15 апреля 1881 года, не оставив своей семье даже столько, чтобы заплатить за шесть досок его последнего жилища. Поразительный по своей трагичности эпилог ко всем блестящим любовным эпизодам первого императора французов!
Глава XIV Дама сердца. Графиня Мария Валевская
Кто не произносит имени этой молодой польской аристократки с известным состраданием, говоря о ней в связи с именем Наполеона? Еще и теперь на графиню Валевскую смотрят, как на жертву Минотавра, который безжалостно набросился на свою добычу и подчинил ее своей грубой силе, несмотря на все ее отчаянные мольбы, несмотря на ее ужас и слезы. Это весьма распространенное мнение обязано своим происхождением главным образом мемуарам г-жи Ремюза, которая первая пустила в ход, будто Наполеон, через посредство Мюрата, выбрал себе эту возлюбленную среди высшей польской знати, без всяких обиняков заставил привести ее к себе и предложил ей ужин, ванну и свою постель. Клевета или выдумка, – это все равно одно и то же.
При ближайшем расследовании мы убеждаемся, что знакомство императора с этой молодой женщиной, единственной, кроме Жозефины, которой он отдал больше, чем мимолетное увлечение, завязалось если не вполне идеальным, то во всяком случае не настолько грубым образом. Мы встречаемся здесь во всяком случае с чувством, какого ни раньше, ни впоследствии Наполеон не дарил женщине. Он сам впервые здесь встретился с существом, которое чувствовало как он, которое отвечало его нежности от всего бескорыстного сердца, которое было всецело предано ему и жило только им и для него. Правда, брак с эрцгерцогиней положил предел этой страсти, этой любви, не знавшей ни препятствий, ни границ, но вполне она не прекращалась никогда.
Конечно, было бы совершенно неправильно окружить начало этой связи ореолом сентиментальности. Мечтательность и чувствительность не были свойственны характеру Наполеона. Он увидел женщину, – она понравилась ему и возбудила желание обладать ею. Его первое движение было чувственность. Если он позднее открывал в избранной им женщине и душевные качества, то тогда начинало говорить и его сердце. Его натура, его темперамент требовали прежде всего обладания телом женщины. Вся идеализация, весь тот сентиментализм, которого мы, северяне, не можем избежать даже в самых банальных любовных приключениях, у него, в жилах которого текла горячая кровь его корсиканских предков, все это при начале страстного увлечения отходило на задний план и, смотря по обстоятельствам, иногда отсутствовало совершенно. Мечтательное стремление к идеальной любви было знакомо лишь Наполеону-юноше, когда он был под впечатлением чувствительных романов Руссо, когда он знал женщину только платонически, когда он любил впервые. И даже тогда его сентиментальность идет рука об руку с чувственной страстностью.
Позднее чистая чувственность все ярче и ярче выступает на первый план у этого человека, сотканного из самых разительных противоречий Но нужно принять во внимание все внешние обстоятельства, его исключительное положение среди других людей, толкавшее его скорее на чисто чувственные, нежели сентиментальные переживания. Прекраснейшие женщины бросались в объятия властелина, слава и могущество которого захватили полмира. И он брал их, как они отдавались ему. Они-то разве искали в нем души?
Перенесемся назад, ко времени польского похода Наполеона. Он был тогда в зените своего могущества. Для поляков он, употреблявший все усилия, чтобы разбудить воинственный дух народа, устраивавший им празднества, балы, концерты, дававший им прекраснейшие обещания и возбуждавший в них надежды на независимость отечества, – для поляков он был если не бог, то полубог. Он один казался им избранником провидения, способным восстановить в прежней славе и могуществе древнее польское государство. Его маршалы и генералы в глазах поляков были величайшими воинами всех времен и народов. С их помощью император французов хотел освободить поляков от тягчайшего рабства, когда-либо выпадавшего на долю народа. Он хотел вновь сделать их той гордой нацией, какой они были во времена последних польских королей. Кто знает поляков, тем известно, насколько для них жгучий вопрос гордости и чести быть независимым народом.
Поэтому радости и ликованиям не было конца, когда в январе 1807 года Наполеон со своей гвардией расположился на квартире в варшавском замке. Его офицеры и солдаты одерживали бурные победы над сердцами польских красавиц. И неужели он, их командир, их император, должен был быть исключен из участия в этих если не военных, то все же не менее славных триумфах! «Все эти польки – те же француженки», – писал он 2 декабря Жозефине уже из Позена. Какое же впечатление должен он был получить от настоящих полек в Варшаве? И однако ему пришлось пустить в ход весь талант завоевателя, чтобы выйти победителем из борьбы с гордым и чистым, но не враждебным сердцем юного, неиспорченного существа.
Это было на балу, устроенном городом Варшавой в честь французского императора, когда Наполеон в первый раз увидал графиню Валевскую. Ее нежная, белокурая красота юной восемнадцатилетней женщины [31] , почти ребенка, ее кроткие голубые глаза напомнили ему далекие дни Египта, его первую возлюбленную, тоже светловолосую, юную и свежую. Но эта здесь, в польской земле, была более благородный цветок, нежели Беллилот, дочь простой кухарки. Графиня происходила из старинного, но обедневшего рода Лещинских. Она вышла замуж за семидесятилетнего богатого графа Анастасия Колонна-Валевич-Валевского, известного всем своей строгой моралью и своей холодной, жесткой натурой. Мария Лещинская была его третьей женой и была почти на десять лет моложе самого младшего из его внуков. Она приехала с ним в Варшаву из своего поместья Валевич, где она вела почти затворнический образ жизни, для того, чтобы посмотреть на героя, в руки которого Польша намеревалась вверить свою судьбу.
