Элеонора Прохницкая - Жизнь как КИНО, или Мой муж Авдотья Никитична
— И нечего тебе думать! — зашумели соседи. — Мы уж прошли через это. По сей день наши крыши дырявые были бы, кабы не солдатики. Пока ты в наших магазинах купишь что-нибудь, так полжизни потеряешь, состаришься раньше времени. А тут тебе как королеве прямо готовое к дому подвезут и за машину не возьмут…
— А чего за нее брать, — перебил их Мишка, — коли машина государственная, а бензин — бесплатный, дармовой.
— Ну, вот видишь! Соглашайся! — шумели соседи.
— Ну чего вы к девке пристали? Может, она хочет по-честному все делать. А вы ее в грязь толкаете! — визгливым фальцетом закричал вдруг восьмидесятилетний дядя Митя.
— Чья бы корова мычала, а твоя бы уж молчала! — набросилась на него тетя Настя. — А то мы, наверное, не знаем, как ты себе летнюю дачку, баню да сарай сообразил! — Она повернула ко мне свое взволнованное лицо. В ее прищуренных глазах блестел сердитый огонек. — Сын его старшой, Витька, — директор продуктовой базы в «Заветах Ильича», что находится аккурат супротив базы стройматериалов. Так они с тем мордатым директором, что разъезжает на заграничной перламутровой машине, такие дела делают… что ни в сказке сказать, ни пером описать… Они, поди, не только «Заветы Ильича» в своем кулаке держат, но и весь район. А может, и до Москвы уже добрались, тут недалече. У-у-у, мафия проклятая! Ворюги безбожные! Через таких весь честный народ голожопый ходит!
— Ой, не могу! — захихикала пенсионерка Мария Ивановна, дачница из Москвы. — Обхохочешься с вами! И в цирк ходить не надо! Ну и дела! Ну и назавещал вам Ильич!
— Кому нам?!. А тебе не назавещал?! Мать твою так… — Мишка грозно двинулся к Марии Ивановне. — И вообще, ты кто здесь такая, чтобы рот открывать?! А ну, отвали отсюда!
Мария Ивановна, обиженно поджав губы на пухлом лице, тряхнув двойным подбородком и буркнув «грубиян невоспитанный», быстро засеменила на тоненьких, кривых ножках к дому.
— Ну?!. — Мишка выжидающе посмотрел на меня. Соседи молчали. Повисла пауза.
— Ну ладно… доставайте, — неуверенно проговорила я, в глубине души надеясь, что все это — пьяный треп и что наутро Мишка забудет об этом своем обещании. Но Мишка не забыл и не натрепался. Он достал все, что обещал…
Время от времени к дому подъезжали КРАЗы и КамАЗы с военными номерами и что-нибудь сгружали. Территория вокруг дома напоминала большую строительную площадку: желтели горки песка, пестрел гравий, краснел отборный кирпич. Ждал своей очереди аккуратно сложенный шифер и штакетник. Под прозрачной пленкой красовался тес. Работа кипела вовсю. Нанятые нами два плотника-самоучки из соседней деревни, закончив подводить фундамент, настилали пол из отменной половой, шпунтованной доски. Я смотрела на все это, радовалась и мне до сих пор еще не верилось, что проблема, которая еще совсем недавно казалась мне неразрешимой, решена так легко и просто.
Мишка, словно прораб, крутился тут же и, с трудом держась на ногах, давал плотникам советы. Я остановилась на пороге, не решаясь ступить на белый струганый новый пол. В доме приятно пахло древесиной.
— Ну как, хозяйка? — увидев меня, развел в сторону руки Мишка, словно готовясь обнять меня. — Дела идут, контора пишет?.. Вот то-то! Мишка слов на ветер не бросает! Сказал — сделал! Сервис! — Он выплюнул на новый пол маленький сжеванный окурок и поднял кверху желтый прокуренный палец. — Фирма «Мы наше советское счастье из крепких не выпустим рук» и Мишка — ее президент! — посмотрел на меня мутными глазками, слегка покачиваясь взад-вперед, и вдруг спросил:
— Наш уговор помнишь?.. Так где же водка?..
— Помню я про водку. Пока нигде не могу ее купить. Не волнуйтесь, будет вам водка.
— А я вот волнуюсь, потому что такое дело обмывать полагается, а ты динамо крутишь!
— Да ничего я не кручу. Не можем мы найти водку. Ищем и я, и муж. Найдем и отдадим вам за ваши труды. Обязательно отдадим!
Мишка посмотрел на меня недобрым, недоверчивым взглядом.
— Ну-ну… а то смотри…
— Господи! — взмолилась я. — Хоть бы поскорей наша перестройка закончилась и все изменилось бы у нас! Чтобы жили мы по совести, по-человечески! Чтобы в магазинах все было! Чтоб стали мы добрее друг к другу…
— Ну, заблажила… как тебя там… Эмма, что ли… Ты чего, дура, что ли? Ты в перестройку, что ли, веришь? — перебил меня Мишка. — Ну, ты даешь! Так это же та же самая Евдокия, только в другом сарафане. Раньше нам мозги пудрили со «светлым будущим», а теперь с «перестройкой». Подождите, мол, граждане-товарищи, скоро все будет «хоккей»! Сами, суки, икру ложками жрут и коньяком запивают, а нам все удавку на шее затягивают и просят: «Потерпите!» Тьфу, твари! — Он сплюнул и погрозил мне пальцем. — Про водку не забудь! — и пошел со двора, заорав пьяным, дурным голосом на всю деревню:
Перестройку мы встречали
И от радости кричали,
А как подытожили,
Стало ясно: Дожили!
Водку мы теперь не пьем,
Колбасу не кушаем,
Все у телика сидим,
Длинны речи слушаем!
Дайте улицу пошире,
Шайка жуликов идет:
Лигачев гармошку тянет,
Мишка песенку поет.
Я смотрела вслед хмельному Мишке и думала: в доброе время и песни-то добрые складывал русский мужик, а в смутное…
Неожиданно заморосил колючий холодный дождь, сорвав со старого клена первый желтый лист — предвестник осени. Заканчивалось долгожданное, короткое лето. Подошел к концу мой законный отпуск.
1990 г.
Господи, не прощай нас!
Они гуляли вдвоем, по три раза в день, в одно и то же время. По их прогулкам можно было проверять часы. Ходили они по асфальтовым дорожкам дворового сада неторопливо, часто останавливались и подолгу отдыхали, словно бы щадя друг друга. Я часто видела их из окна и всякий раз, глядя на эту пожилую пару, была растрогана их привязанностью друг к другу, заботой и нежностью, исходившей от них. Чувствовалось, что они — одиноки в этой жизни, что их только двое: она и он.
Она — это моя соседка этажом выше, а он — ее собака Тишка.
Пятый год я живу в этом доме и пятый год ежедневно наблюдаю эту картину. Не скрою, что поначалу я недоумевала, как, видимо, и все, глядя на эту старую женщину с маленькой, непородистой разжиревшей собачонкой, к тому же изуродованной возрастной грыжей, которую даже летом заботливая хозяйка подвязывала серой рваной шалью. На фоне молодых, резвых, породистых пуделей, колли и фокстерьеров, которые в последнее время вошли в моду и наводнили наш двор, эта женщина со своей собакой представляла жалкое и уродливое зрелище. Собака, похожая скорей на поросенка, до того она была кругла и толста, что, видимо, доставляло ей самой немало неудобств в жизни, да еще эта нелепая шаль…
