Элеонора Прохницкая - Жизнь как КИНО, или Мой муж Авдотья Никитична
Сергей Иванович оказался невысоким, очень худеньким молодым человеком, почти мальчиком, с большими голубыми глазами, с пухлыми губами и с детским, ангельским выражением лица. Выслушав моего попутчика, он серьезно сдвинул белесые брови и мальчишеским, ломающимся голосом сказал:
— Я, как работник завода, имею право выписать на себя «неликвид». Это — формально, на бумаге. Отберу, разумеется, самый лучший. Стоить это будет 50 руб. за куб. Сколько вам надо?
— Мне на фундамент нужно… — я осеклась под серьезным, предостерегающим взглядом ветерана. Он покачал мне головой и сказал юному начальнику.
— Побойтесь Бога, Сергей Иванович! За «неликвид» — 50 рублей! По госцене это 10 руб. стоит!
— А вы достаньте по госцене! — пустил «петуха» Сергей Иванович. — Да я не навязываюсь, вы сами ко мне подошли! Не хотите, не надо! — он повернулся и хотел уйти. Я схватила его за рукав, испугавшись, что он уйдет, и закричала:
— Хотим, хотим!!!
Сергей Иванович потоптался на месте и обиженно прошлепал пухлыми детскими губами:
— Ну ладно… — он закатил кверху глаза и, как двоечник в школе, начал закладывать пальцы, производя «сложные» математические подсчеты. — Три куба — это 150 рублей… плюс машина… подъезжайте завтра после обеда и привозите 200 рублей… Все будет путем… квитанцию оформим… Да вы не сомневайтесь, это недорого! Я же не один, мне с начальством делиться нужно. Зато завтра будете с кирпичом. А иначе не достанете, только время зря потеряете!
— Вот мерзавец! — сказал ветеран, когда мы вышли на улицу. — Совсем ведь мальчишка, а туда же! Только, поди, техникум закончил, без году неделю работает, а уже научился взятки брать! Ясно, его, конечно, заставили. Вы слышали, как он сказал: «Мне с начальством делиться нужно!» До чего же у нас все глубоко прогнило! Нет! Тут никакой перестройкой не отделаешься! Здесь все ломать надо и на чистом месте заново строить! Только так!!!
На следующий день я, счастливая, будто бы выиграла в лотерею тысячу рублей, выехала с территории завода в кабине старого, скрипящего грузовика, в кузове которого лежал некондиционный кирпич. Подъехав по размытой дождями и разбитой тракторами грязной, в колдобинах и рытвинах, грунтовой дороге к дому, шофер спросил:
— Как выгружать будем? Если вручную, то еще четвертной подкинуть надо!
К большому стыду, денег у меня больше не было. Он открыл задний борт грузовика и с шумом высыпал «драгоценный» груз на землю, подняв столб красной пыли.
К горке кирпича начали подходить соседи. Ни одно событие в деревне, а тем более такое «выдающееся», не оставалось без внимания.
— На фундамент пойдет! — одобрил дядя Митя.
Появившийся откуда-то Мишка, мужик лет шестидесяти, с высохшим, синюшным лицом, которого в деревне никто и никогда не видел трезвым, подошел на нетвердых ногах, поднял кирпич, покрутил его в руках и, поглядев на меня маленькими мутными глазками, спросил:
— Почем платила?
Я сказала. Мишка длинно и красноречиво выругался.
— И за такое-то говно ты двести рублей отдала? Ты что, охренела, что ли? Что же ты меня не попросила? Да я бы тебе за эти деньги классный бы кирпич достал у солдат в воинской части. Армия наша ой-ой-какая богатая, у них что хочешь купить можно, хоть танк! Кстати, тебе танк не нужен?.. Нет? А вертолет?.. Тоже нет? Может, станковый пулемет нужен?.. Я серьезно… Да говори, не бойся. Я не кусаюсь!
— Ну чего ты хундры-мундры разводишь! Ты по делу говори! — вступилась за меня тетя Настя. — А то ты будто не знаешь, что у ней дом завалился и надыть его подымать. Помогни, Мишка, девке!
— Это нам раз плюнуть. Что нам стоит дом построить! — Мишка пошлепал себя ладонями по груди и по тощим ляжкам, словно собираясь сплясать цыганочку, и пропел:
Ты здесь — хозяин, а не гость,
Тащи с «военки» каждый гвоздь!
Сделаем! — пообещал он и поинтересовался. — Как звать-то тебя?
— Элеонора…
— Как, как?! — Лицо его вдруг приняло серьезное, почти трагическое выражение. Он смотрел на меня в упор, не мигая, шевеля губами, словно бы силясь прочитать у меня на лбу это диковинное, неслыханное доселе имя, и никак не мог этого сделать.
— Слушай, повтори, а? — попросил он. — Я что-то не врубился.
Я поняла, что Мишке ни за что не одолеть «Элеонору» и облегчила ему жизнь:
— Элла.
Мишка одобрительно боднул головой воздух.
— Ну так бы сразу и сказала. Это совсем другое дело. Не дрефь… как тебя там… — Я подсказала Мишке свое имя. — Не дрефь, Алла! — сказал Миша. — Такой дом тебе отгрохаем, что даже у Райки от зависти челюсть отвиснет! Поняла? — Он наклонился ко мне и, дыша мне в лицо зловонной смесью перегара, чеснока и дешевого табака, поводив у самого моего носа пальцем, доверительно, тихо повторил: — Даже у Райки отвиснет! — И уже громко добавил: — Весь материал — по госцене идет!
— Вроде бы раньше за «левый товар» полцены брали, — осторожно напомнила тетя Настя.
— А ты еще вспомни, как в целках ходила, — прикрикнул на нее Мишка. — Ну и народ, а?! Когда это было?! В застойно-застольный период?! Пятый год вся страна перестраивается, а они все по старинке живут! Да у нас, если хотите знать сейчас — ин-фля-ция и тотальный де-фи-цит, — с трудом выговорил он всем набившие оскомину газетные слова и гордо замер под уважительным взглядом соседей, никогда не слыхавших от Мишки ничего, кроме мата, и сраженных наповал его интеллектом.
Я молчала, не зная, что мне делать… Скупать ворованное?.. Но я никогда ничего подобного в жизни не делала. Я выросла в семье, где мне внушали с пеленок: «Надо жить честно! Стыдно делать то, что противоречит понятию СОВЕСТЬ! Стыдно! Стыдно! Стыдно!» И я всю жизнь старалась жить по совести, даже улицу никогда не переходила в неположенном месте. Строго блюла наши советские законы и подзаконы, инструкции, порядки и постановления. Словом, была образцовым гражданином своей великой страны, с полным джентльменским набором, присущим таким «честным гражданам», как я: нищенской зарплатой, постоянными лишениями и унижениями и постоянными запретами — «НИ-ЗЯ!». Все, что по закону, который хорошо продумывался и создавался ТАМ, НАВЕРХУ, чтобы держать нас, честных придурков, в постоянном повиновении — «НИ-ЗЯ!». Нам — «НИ-ЗЯ!», а им все можно! Оттого мы — это полуголодные, полураздетые, забитые рабы, а ОНИ, наши хозяева, давно уже живут при коммунизме, том самом, ради которого они и совершили семьдесят лет назад свою преступную перед народом акцию.
— Ну чего ты еще раздумываешь? — прервала мои далеко идущие мысли тетя Настя.
— И нечего тебе думать! — зашумели соседи. — Мы уж прошли через это. По сей день наши крыши дырявые были бы, кабы не солдатики. Пока ты в наших магазинах купишь что-нибудь, так полжизни потеряешь, состаришься раньше времени. А тут тебе как королеве прямо готовое к дому подвезут и за машину не возьмут…
